Интервью с А. Барбакару. Анатолий Барбакару. В прошлом — один из лучших профессиональных картежников Советского Союза. В карточном мире его называли Мастер. Пять лет находился во всесоюзном розыске. Два с половиной года пребывал в местах не столь отдаленных. По старой доброй советской традиции провел некоторое время в психушке. Решив «завязать», на всякий случай сделал пластическую операцию. С 1991 года — журналист криминальной хроники на одесском телевидении.
О своем бурном прошлом написал несколько замечательных книг, разошедшихся многотысячными тиражами: «Одесса-мама», «Я — шулер», «Ва-банк. Последний трюк каталы» и др. Отрывок из его новой повести «Бандитами не рождаются» вы сможете прочитать в нашей постоянной рубрике «Чернильница». Вопросы для этого интервью мы отправили Анатолию по электронной почте и сразу же получили от него массу вразумительных и остроумных ответов. Этот материал публикуется практически без редакционных изменений. По словам самого Анатолия, это — первое в его жизни интервью, напечатанное без журналистских домыслов и перекручивания фактов.
———————————————————————————————
Free Time (F.T.): — Кем сегодня ты себя ощущаешь в жизни?
Анатолий Барбакару (А.Б.): — Стыдно сказать… Счастливым человеком.
F.T.: — Почему стыдно?
А.Б.: — Время нынче такое: счастливым выглядеть неприлично. Да и вообще… Если бы лично мне показали человека и предупредили, что он считает себя счастливым, я бы заподозрил: никак, идиот. И, кстати, вот сейчас у меня родилась ассоциация. Когда я был под следствием и находился на стационарной судебно-психиатрической экспертизе (в так называемой тюремной «дурке»), мне предложили тест: длиннющий ряд вопросов, весьма смахивающий на предложенный тобой. Причем, ответы я тоже должен был писать собственноручно, чтобы никакое преломление через восприятие записывающего не было возможным. Есть предложение: давай считать это интервью-вопросник тестом на нормальность меня нынешнего. Итак, я даю первый ответ, подтверждающий неутешительный диагноз: я счастлив.
F.T.: — Начнем с самого начала. Где и когда ты родился?
А.Б.: — О! Наверное, единственный вопрос, отвечая на который, трудно прослыть умничающим идиотом. Но я постараюсь: город Бендеры, 1959 год, 15 февраля. По церковному календарю — на Сретенье, день, когда зима встречается с весной. Все. Пожалуй, больше не буду выпендриваться с ответами. Выпендреж, может, и веселее смотрится, но отдает «торчанием» на себе. (На мой взгляд, худшая мужская черта.) Постараюсь отвечать, насколько смогу, внятно и искренне.
F.T.: — Расскажи о своей семье.
А.Б.: — Жена Ольга, 28 лет, пятая по статистике и единственная из известных мне женщин, наделенных высшей женской мудростью: дать своему мужчине ощущение, что он мужчина — лучший и единственно возможный для нее (надеюсь, понятно, что я не про секс). Сын Димка, два с половиной года. Нахальный тип, который давеча заявил, что из-за папиных ботинок в прихожей ему некуда поставить свои.
F.T.: — То есть ты нашел свою женщину?
А.Б.: — Да. В одном из интервью актер Пороховщиков восхитил меня несколько метафорическим рассказом о том, как он выбирал себе жену. Дескать, он спрашивал претенденток, как бы они поступили, если бы ему пришлось отстреливаться. Все уточняли, что он натворил. И только одна сразу отозвалась: подносить патроны. Та, которая и стала избранницей. Так вот, моя жена — тоже подносчица патронов.
F.T.: — А кто твои родители, братья, сестры?
А.Б.: — Из первой степени родства — только мать. Простая, добрая, легко плачущая и легко смеющаяся женщина. Она отдала меня в интернат, за что я ей благодарен. Это не ирония.
F.T.: — Самое яркое воспоминание детства.
А.Б.: — Из приятных, как, наверное, и у всех, — восторг души в последний день занятий перед летними каникулами. Еще одно помню: отцовские алименты. Отца я никогда не видел, и алименты от него пришли только один раз. Восемьдесят восемь копеек. (Он выслал рубль, но двенадцать копеек вычли на почте.) Мать и бабушка все эти деньги отдали мне и почему-то смеялись. Почему — я не понимал. Я был счастлив. Потому что купил коробку цветных карандашей, среди которых был заветный — белый. Из ярких неприятных воспоминаний, пожалуй, только одно… Тогда в интернат пожаловала очередная проверяющая комиссия. После обеда мы, как обычно, клянчили у поварих добавку. Жалеющая нас тетя Маша заговорщицки выдала мне, любимчику, деликатес: жареную картошку. Как я растягивал удовольствие, лакомясь желанным блюдом… Пока не ощутил невероятную и омерзительную горечь во рту. Это был окурок. Блюдо оказалось с «комиссионного» стола. Горечь эту я помню до сих пор.
F.T.: — Кем ты тогда мечтал стать?
А.Б.: — Летчиком, конечно. Тем более, что единственный в нашем роду мужчина, который не был для меня виртуальным, дядя Митя (сын Димка назван в его честь) был летчиком. Я даже прошел предварительную комиссию в летное училище. Правда, хирург сказал, что пропустит меня, если я до лета не подрасту. Он обследовал меня зимой, и на мои попытки сжаться, скрыть лишние два сантиметра (предел для летчиков — 190 см) закрыл глаза. К лету я уже «растянулся» до ста девяноста шести сантиметров. Так что мечту свою перерос.
F.T.: — В жизни часто влюблялся?
А.Б.: — Раза четыре — это часто? Достаточно, чтобы согласиться с Чеховым: «Влюбленность дана человеку для того, чтобы он знал, каким он должен быть». Она — его нормальное состояние. Все остальные — ненормальные.
F.T.: — Помнишь свою первую любовь?
А.Б.: — Все помню.
F.T.: — Хотел бы с ней встретиться снова?
А.Б.: — Встречаюсь, но лучше бы не встречался. Лучше бы я ее помнил такой, какой знал когда-то.
F.T.: — Как заработал свои первые деньги?
А.Б.: — В пятнадцать лет во время каникул работал грузчиком на хлопкопрядильной фабрике. Примерно месяц, пока не проломил голову об движущийся конвейер.
F.T.: — Как их потратил?
А.Б.: — Потерял на одесском пляже через день после получки. На том самом пляже, который позже кормил меня много лет посредством лохов.
F.T.: — Что для тебя деньги: свобода, ответственность, инструмент получения больших денег, душевный покой или непрекращающаяся головная боль?
А.Б.: — Свобода и возможность быть немножко волшебником.
F.T.: — Что больше любишь: получать деньги или тратить их?
А.Б.: — Как свободолюбивый — получать. Как волшебник — тратить
F.T.: — На что больше всего любишь их тратить?
А.Б.: — На волшебство.
F.T.: — На что их постоянно не хватает?
А.Б.: — На него и не хватает.
F.T.: — По магазинам и базарам любишь погулять?
А.Б.: — По базарам — нет. По магазинам — только американским. И только тем, которые смахивают на склады диковинок.
F.T.: — На что постоянно не хватает времени?
А.Б.: — На написание книг. Я, правда, придумал отмазку. Дескать, пока то, что происходит в жизни, для меня интересней, чем описание происходящего.
F.T.: — Помнишь самый дорогой сердцу подарок? А самый дурацкий?
А.Б.: — Раз дорогой сердцу, то я так понимаю, из сделанных мне? Их много. А вот эпитет «дурацкий» вызвал из памяти один случай. В той самой тюремной «дурке» подследственный Носков, которого, старательно пичкая таблетками, лишали ума, в день моего рождения подарил мне миску коричневых макарон и стихотворение: «Желаю счастья от души, Здоровья также, и беги». Несмотря на то, что в меня и моя порция макарон не лезла, подарок запомнился не только как дурацкий, но и как дорогой.
F.T.: — Тебе свойственно сомневаться? Решения принимаешь быстро?
А.Б.: — Вот сейчас прочел вопрос и обнаружил логическую несуразицу. В себе. И сомневающимся себя считаю, и решения принимаю почти всегда мгновенно. Как же это получается? Надо будет понаблюдать за собой.
F.T.: — С кем чаще всего советуешься, принимая решение?
А.Б.: — В юности был у меня друг. Сейчас он в Сан-Франциско. Уехал пятнадцать лет назад уже не пребывая в состоянии дружбы со мной. Так вот в то время каждый из нас больше всего опасался «промельчить», «промельтешить» в глазах другого. Друг с другом и советовались. Теперь я лично прислушиваюсь к советам только собственной совести.
F.T.: — Госпожа Удача к тебе благосклонна?
А.Б.: — Еще как. Причем, не понятно, за что.
F.T.: — Ты азартный человек?
А.Б.: — По игре — ни капельки. Профессиональный игрок и не имеет права быть азартным. Азарт — это то, что кормит профессионалов. Лоховской азарт. Некоторые считают, что я азартен по жизни. Ничего подобного. Азартен обжора. А я гурман. Меня увлекают жизненные вкусности.
F.T.: — В чем проявляется твой азарт сегодня?
А.Б.: — Как и всегда, в открытиях. Открытиях людей, мест, впечатлений. Правда, чем дальше, тем их меньше. На карте собственного жизненного опыта все меньше белых пятен. О, выдал!..
F.T.: — Как у карточных дел Мастера у тебя были свои ученики?
А.Б.: — Были, конечно. Разной степени путевости. И самой талантливой, пожалуй, была женщина. Но ситуацию с ней в двух словах не перескажешь.
F.T.: — Не хотелось открыть что-то вроде «курсов повышения карточной квалификации»?
А.Б.: — Была мысль создать школу игроков, с разными уровнями обучения, включая профессиональный. Начал было создавать, да спохватился: что же это я творю? Кого собираюсь клонировать? Ведь завязал почему? Потому что началась несходимость: руки не позволяли играть честно, а совесть — обманывать.
Впрочем, об одном из учеников хочется сказать пару слов — талантливом парне из Баку, который разыскал меня несколько лет назад. Разыскал с целью набраться ума-разума. Шулерского, конечно. Он уже был готовым игроком, профессионалом. И без кокетства скажу, божьего (скорее, дьявольского) дара в нем куда больше, чем у меня. Почему — «был»? Потому, что надеюсь не дать ему стать шулером. Надеюсь сделать из него артиста мошеннического жанра. Даже под него родил идею: открыть в Одессе ресторан с аферистичной тематикой и названием «Одесса-мама» или «Лох». Ресторан, в котором вас при желании облапошат в любом избранном вами жанре: обыграют в карты, заломают деньги, «хлопнут» в наперстки или в три листа. Даже в «орел» — «решку». Но это будет самый честный ресторан. Ведь в нем каждый будет иметь возможность почувствовать себя лохом, не пострадав при этом материально. Так вот Михаил, этот мой талантливый последователь, будет вести в этом ресторане-клубе соло.
Последователь — это не только про аферы. Одну из моих книг он знает куда лучше меня. Я проводил эксперимент: открывал книгу наугад, тыкал пальцем в страницу и зачитывал два-три слова, на которые попадал палец. Михаил почти наизусть продолжал до конца абзаца. При этом он не оголтелый фанат, а вполне едкий и даже ехидный типок.
F.T.: — Высококлассным игроком может стать любой человек или для этого нужно родиться с колодой в руках?
А.Б.: — Насчет высококлассного — не знаю, не пробовал. А профессионалом может стать каждый одержимый и, желательно, загнанный судьбой.
F.T.: — Что важно в игре? Фарт, провидение, шестое чувство?
А.Б.: — Ангел-хранитель.
F.T.: — Можно ли по такой книге как «Я — шулер» научиться профессионально играть?
А.Б.: — Нет. Я писал ее так, чтобы не подвести бывших коллег. Книга эта — попытка передать атмосферу мира карт. И главное в ней не трюки, а персонажи.
F.T.: — Какая твоя любимая игра? Карточная и некарточная.
А.Б.: — Из карточных — преферанс. Из некарточных — такая забава. Двое или больше людей присматривают «жертву». Не «жертву» — «объект». (Лучше всего подходит пляж, бар — любое место, где за присутствующими можно спокойно вдоволь понаблюдать.) Игроки по внешнему виду объекта, по его повадкам высказывают мнение. Каждый свое. Откуда, сколько лет, чем занимается, семейное положение, чем его может прибрать к рукам представитель противоположного пола, кого держит в доме: кошку или собаку. Вопросов может быть сколько угодно. Потом, после знакомства, объект сам определяет победителя. Разумеется, для такой игры лучше, чтобы играющие и «жертва» были разного пола.
F.T.: — Что нужно для хорошей игры?
А.Б.: — Кураж. И только он.
F.T.: — Случался ли вариант «нашла коса на камень»? Крупно проигрывал?
А.Б.: — Не хочется быть нескромным. Камнем случалось быть мне. И то сказать: мой расцвет пришелся на двадцать пять лет, а тем, кто пытался меня скосить, было по меньшей мере за сорок. Конечно, они «косили» под косу. О! Опять выдал…
F.T.: — Играть против казино не пробовал?.. Проверить «чистый фарт» на рулетке или развести крупье в блэк-джек…
А.Б.: — Иногда выделяю гривен по двадцать для проигрыша в автоматный покер. Называю это жертвоприношением. В казино Атлантик-Сити выделял себе в каждый приезд по двадцать долларов на проигрыш. К времяпрепровождению в казино только так и есть смысл относиться. Кое-кого из моих бывших партнеров, проживающих в Штатах, не пускают в казино Лас-Вегаса. Значит, какая-то прибыльная система игры возможна. И я мог бы ее если не вычислить, то узнать. Но мне она неинтересна. Уходя — уходи.
F.T.: — Легко ли было «завязать»?
А.Б.: — Легко. Повторяю, я — не азартен. Игра давала мне в то время возможность быть свободным. В нынешнем времени быть им хватает и других возможностей.
F.T.: — Как ты борешься с неудачами?
А.Б.: — Походя, обзываю себя «идиётом», бурчу себе под нос что-то о естественном отборе, который мне с моей непутевостью не положено пройти, и думаю, что делать дальше.
F.T.: — Ты-то людей разводил, понятно, а тебя в жизни обманывали?
А.Б.: — Конечно. И до сих пор разводят. Корчащих из себя «волшебников» легко разводить.
F.T.: — Что ты делал с этими людьми?
А.Б.: — Ну, раньше — воспитывал. Не от мстительности и не от кровожадности. Репутация обязывала. Собственно, на таких ситуациях она и создавалась. Нынче же… Есть такое слово-философия, подобранное (или подобранная) у одного из моих нынешних друзей-учетилей: отпусти. Когда оказываюсь в дураках — стараюсь его вспомнить.
F.T.: — О чем-нибудь жалеешь в жизни?
А.Б.: — А как же. На мой взгляд, высказывание «все, что ни делается — все к лучшему» — философия беспомощных. Концлагеря, Чикотило, «Норд-Ост» — это тоже к лучшему? О собственных подлостях, связанных в основном не с самой игрой — с влезанием в душу жертв — конечно жалею.
F.T.: — Тебя легко вывести из себя?
А.Б.: — Легко. Легче всего выводит рафинированная глупость. Особенно активная. Странно… Вот сейчас опять задумался: а ведь низость, предательство, пожалуй, не выводят… Тут какой-то другой требуется глагол.
F.T.: — За что можно возненавидеть человека?
А.Б.: — За душевную мутность, склизкость. Причем хроническую. Опять озадачился. Странно: предательство, опять же, ненависть не рождает. То, что оно рождает, называется как-то иначе.
F.T.: — Какие вещи нельзя прощать ни при каких обстоятельствах?
А.Б.: — Вот! Это-то предательство и рождает. Неспособность простить.
F.T.: — На свете больше хороших людей или плохих?
А.Б.: — Я во всех вижу хороших. Правда, до тех пор, пока они не доказывают обратное.
F.T.: — Кто и как тебя может быстро успокоить?
А.Б.: — По поводу предательства — никто и никак. По поводу глупости — только собственная способность спохватиться: тю, куда я лезу?! Бессмысленно же. Она же — «рафинированная». И всегда успокаивает тепло. И все, что его излучает. Например, улыбающийся ребенок или песня Лозы «Плот».
F.T.: — Что приятнее в работе: сам процесс или конечный результат?
А.Б.: — Смотря в какой. В прежней, в «шулерской», конечно результат. А сейчас, пожалуй, процесс. Хотя и результат важен. Книги дают возможность наживать сообщников по жизни (тот же Михаил). Кто посмеет сказать, что такой результат работы побочный!?
F.T.: — Что приходится делать чаще: вкушать плоды славы или приносить жертвы на ее алтарь?
А.Б.: — Да нету никакой особенной славы! Узнают иногда люди на улице. Обычно после телевизионных программ. После «Стирки» или, скажем, «Темы». Правильно сказал Познер: «Показывайте полгода по телевизору лошадиную задницу… Через полгода к ней подойдут и возьмут интервью». Если говорить о славе, то меня больше интересует ее качество. Узнаваемость — фигня. Полагая, что следующую фразу вы вычеркнете, все равно напишу, и поверьте — искренне: если бы мне предложили миллион долларов и славу группы «Руки вверх», я бы послал предлагающего!
F.T.: — Что самое приятное в твоем бывшем деле?
А.Б.: — Воля. И возможность понимать про людей больше, чем другие, а иногда больше, чем они сами
F.T.: — Что самое отвратительное?
А.Б.: — Та самая подлость, влезание в душу, о которой я уже говорил.
F.T.: — Тебя можно назвать стопроцентным оптимистом?
А.Б.: — Сначала сумничаю: «Надежда — хороший завтрак, но плохой ужин», а потом скажу: скорее да, чем нет.
F.T.: — Признаешь свою неправоту, если ошибаешься?
А.Б.: — Точно — да.
F.T.: — У тебя есть недостатки? Какие?
А.Б.: — Хватает. Например, преданность друзей воспринимаю, как должное. Или другой: повышенная быстрота эмоциональной реакции. Если сказать проще — излишне бурное негодование по поводу той самой тупости.
F.T.: — Что ты с ними делаешь?
А.Б.: — Пытаюсь бороться. Когда пытаюсь — получается.
F.T.: — Чего ты боишься в жизни больше всего?
А.Б.: — Боюсь потерять близких мне людей и того, что не смогу помочь им, когда это будет необходимо. И еще — неволи.
F.T.: — Глупый вопрос: любишь быть в центре внимания?
А.Б.: — Ответ тоже, неверное, покажется не слишком умным. Тем более — из уст двухметрового верзилы: для меня это не имеет особого значения.
F.T.: — Чему мешает популярность?
А.Б.: — Могу только предполагать. Например, свободе. Самый популярный в стране человек — президент — вряд ли позволит себе познакомиться в троллейбусе с улыбающейся своим мыслям пэтэушницей.
F.T.: — Где и как ты по-настоящему отдыхаешь? Дома на диване с пивом, в театре, зоопарке, на ипподроме, в казино, бильярдной, на украинской природе с шашлыком или на Кипре с ананасами?
А.Б.: — Есть под Одессой место, Каролино-Бугаз называется. Двадцать три последних года все летние месяцы я провожу там. Бездельничаю, дичаю. Время «сбора камней». Тех, которые буду разбрасывать зимой, сидя за компьютером над очередной книгой. Почти без преувеличения скажу: мне все равно, что происходит со мной зимой. Можно болеть, сидеть в тюрьме (тьфу-тьфу), можно даже помереть. Но только до первого солнца. До того времени, когда пора уезжать на этот остров. Помешать сгинуть на нем не может ни такая мелочь, как карьера, ни такая огромность, как семья. Именно в это время меня тянет в это место. Как рыбу на нерест. Я не об эротических мотивах, а о некой общей внутренней тяге.
F.T.: — С кем ты по-настоящему отдыхаешь?
А.Б.: — С теми, с кем мне тепло и вольно. Это могут быть давние проверенные друзья, а могут — случайные люди.
F.T.: — Какие праздники любишь, как и с кем их отмечаешь?
А.Б.: — Только Новый год. Отмечаю с семьей. И еще День запаха весны. (Это я сам придумал.) Отмечаю в душе. Пожалуй, есть и еще один праздник: день отъезда на Бугаз. Этот отмечаю в одиночестве, у своего озера.
F.T.: — Твое самое заядлое хобби?
А.Б.: — Собираю только впечатления.
F.T.: — Зачем ты сделал пластическую операцию?
А.Б.: — Слишком долго придется рассказывать. Отошлю к своей книге «Ва-банк. Последний трюк каталы». Название книги сойдет за ответ?
F.T.: — Что осталось в прошлой жизни?
А.Б.: — Из того, чего у меня нет сейчас, — только молодость и возможность не думать о завтрашнем дне.
F.T.: — Самый забавный случай из прошлой и настоящей жизни.
А.Б.: — Да ты что? Это все равно, что спросить филателиста, какую марку из его коллекции он считает самой-самой… Впрочем, сравнение — ни к черту. Потому что филателист, может, и скажет…
F.T.: — А самый страшный случай?
А.Б.: — И этого добра хватает. Сейчас вспомнился один. Чтобы опять не ссылаться на книгу (случай тоже описан), обозначу в двух словах. Уже в нынешней моей жизни, репортерской, случилась история. В начале девяностых, в разгаре бригадного беспредела, несколько ублюдков изнасиловали малолетку — пятнадцатилетнюю девчушку, пришедшую по объявлению в газете устраиваться на работу. Я сделал об этом передачу-предупреждение. Сразу после нее уйма уголовничков, считающих себя Робин Гудами, откликнулась на эфир. Наседали на телекомпанию с требованием дать более подробные приметы негодяев. Я дал только одному. Бывшему дружку-бандиту, обладавшему сказочной силищей (в свое время разорвал наручники), Вовке Шраму. Вскоре Вовка при мне предъявил ошалевшему детенышу на опознание клочок синей человеческой кожи с пупом и татуировкой в виде паутины. Еще через месяц, снимая передачу об одесском морге, я увидел на одном из столов Вовку. Он лежал голый, «валетом» с другим покойником. Я узнал его не сразу, потому что череп его был отпилен наполовину. И широченная грудь его была разворочена, как потом выяснилось — ломом. Кроссовки, в которых я был в морге, я выбросил, потому что обнаружил в протекторе застрявшую плоть. Это вполне могла быть плоть Вовки. А еще через пару недель выяснилось, что та самая малолетка, из-за которой Вовка нажил дополнительных (и, возможно, роковых) врагов, промышляет проституцией…
F.T.: — Старая профессиональная закалка пригодилась в нынешней жизни?
А.Б.: — Конечно. Главное в этой закалке — видеть в людях, в ситуациях скрытые, удаленные планы. Например, понимать не только то, что человек тебе говорит, а и зачем говорит, и что при этом думает, о чем подумает позже. Или как заставить его подумать позже то, что для тебя важно, поступить так, как это надо тебе. И чтобы при этом он был уверен, что действует по собственному усмотрению. Но, если честно, бывшая закалка нагоняет на меня грусть. Тем, что от нее невозможно избавиться. Так кайфово жить лохом! По первому, самому чистому, самому доверчивому плану.
F.T.: — Тебе нравятся экстремальные виды досуга?
А.Б.: — Не нравятся. В свое время экстрим был для меня образом жизни, но только в силу необходимости. А умышленно искать его… Есть в России известный теоретик и практик карточных игр, выпустивший уйму добротных книг о картах, Дима Лесной. Он когда-то в Одессе меня разыскал, и после мы неоднократно пересекались на съемках московских телепередач. Как-то после съемок на РТР президент московского Бридж-клуба Паша Портной повез нас как почетных гостей в клуб. И там я сказал Диме, как почетный гость почетному гостю: «Сравним двух бойцов-каратистов. Один — житель цивилизации, освоивший уйму приемов, тренирующийся по восемь часов в день, поражающий отточенной техникой и чем там еще?.. Растяжкой, например. Другой — японский крестьянин-ниндзя — боец по необходимости, защитник существования своего и близких. Красота поединка ему до одного места. Ему важен только результат. Ткнуть куда надо врага, чтобы остановить его, возможно, и убив. Кто из этих двух персонажей вызывает большее уважение? Конечно, городской каратист. Потому что им движет идея, душевная одержимость. И я подозреваю, что этот японский простолюдин, перебравшись в цивилизацию, перестав опасаться за свою жизнь, вообще похерит свои ниндзевские замашки за ненадобностью. Так что я, Дима, восхищаюсь и преклоняюсь перед твоей преданностью идее. У меня преданности никогда и не было. Была жизненная необходимость. Сейчас, слава Богу, и необходимости нет».
F.T.: — Любишь путешествовать?
.Б.: — На первый взгляд, наивный вопрос. Неужели кто-то ответит «нет»? Но если вглядеться в себя, с некоторых пор — не очень. Путешествия — это, конечно, открытия. Но открытия больше для ума, чем для души. А душа уже знает, в каком месте на земле ей точно хорошо. К счастью, я в этом месте и живу.
F.T.: — Любимая книга.
А.Б.: — Книг любимых нет, есть любимые писатели… И то… Любимый друг — ведь не скажешь. Близкий, еще куда ни шло. А еще правильнее — мои писатели. Это без запинки. Идя от детства: О’Генри, В. Шукшин, Ф. Искандер (без и др.).
F.T.: — Любимый поэт.
А.Б.: — Е. Евтушенко, А. Галич, Л. Филатов.
F.T.: — Можешь процитировать любимые строки?
А.Б.: — Ничего себе задачка — выбрать… Впрочем, у Галича: …Мы не пели славы палачам, Удержались, выдержали, выжили, Но тихонько, чтобы мы не слышали, Жены наши плачут по ночам. Или у Л. Филатова: …А кто из нас был кролик, кто питон, Кто жил попыткой веры, кто тщетою, Все выяснится там, за той чертою, Где все мы, братцы, встретимся потом.
F.T.: — Любимый певец.
А.Б.: — Сказал бы — В. Высоцкий. Но сузить его до певца — кощунство. Джо Дасен, может быть.
F.T.: — Певица.
А.Б.: — Никого не выделю. Мог бы сказать, при виде кого на экране телевизора переключаю канал. Да слишком долго перечислять придется. Не переключаю, когда попадаю на тех, кто вызывает доверие. Кому я верю в том, что она выражается, а не самоутверждается. Пугачовой, к примеру, верю. И еще… Зовороженно слушаю француженок Эдит Пиаф и Мирей Матье.
F.T.: — Любимый актер.
А.Б.: — Слишком много. Вся отходящая личностная плеяда актеров, несших свет и тепло. Басов, Леонов, Быковы (оба), Миронов. Зря взялся перечислять. Ну, разве для того, чтобы обозначить направление.
F.T.: — Актриса.
А.Б.: — Тут сложнее. Неелова когда-то очень нравилась. И Проклова.
F.T.: — Любимый художественный фильм?
А.Б.: — «День Сурка».
F.T.: — Любимый напиток.
А.Б.: — Компот. Практически любой, но насыщенный.
F.T.: — В еде ты гурман?
А.Б.: — Да, но только в том смысле, что вкус еды имеет существенное значение. Но самая желанная еда — внятный, прожаренный на огне кусок мяса.
F.T.: — Какое самое экзотическое блюдо довелось попробовать, и где?
А.Б.: — Ничего не вспоминается. Может, потому, что осторожничаю, экспериментируя только с проверенными кухнями.
F.T.: — Любимый автомобиль.
А.Б.: — Опять любимый… Ну как можно любить автомобиль? Считать его сообщником — еще куда ни шло. «Тoyota Camry» мне по душе.
F.T.: — Сам водишь?
А.Б.: — Потому и по душе, что я в нее легко помещаюсь.
F.T.: — Юмор помогает в жизни?
А.Б.: — Только он и помогает. Конечно, если добрый.
F.T.: — Спортом занимаешься?
А.Б.: — Когда-то был в профессиональной волейбольной команде. Ну и теперь поигрываю для души.
F.T.: — Ты болельщик?
А.Б.: — Да. Время от времени.
F.T.: — В каком виде спорта и за какую команду?
А.Б.: — Не имеет значения. Я заболеваю, когда ощущаю кураж поединка.
F.T.: — Животные дома живут?
А.Б.: — Два пуделя. Мальчик и мальчик.
F.T.: — Почему именно пудели?..
А.Б.: — Потому что именно они прибились в зимние вечера ободранными и заросшими. Прибились с интервалом в три года.
F.T.: — Как ты относишься к выражению «питомец становится похожим на своего хозяина, хозяин — на своего питомца?»
А.Б.: — Нормально отношусь. Как и к другим возможным выражениям: жена становится похожей на мужа, муж на жену, подчиненный на начальника и т. д.
F.T.: — Ты считаешь себя самодостаточным человеком?
А.Б.: — Нет. Без близких мне людей — пропаду.
F.T.: — Кто является для тебя главным критиком, к чьему мнению ты прислушиваешься?
А.Б.: — Все, кто это мнение высказывает. Я пишу для людей, и мне их мнение важно. Правда, это не означает, что я буду идти у кого бы то ни было на поводу.
F.T.: — Каким ты видишь свое будущее?
А.Б.: — Любым, но только со своей семьей. И еще. Надеюсь, не замельтешу, не засуечусь под конец.
F.T.: — От чего в жизни ты никогда бы не смог отказаться?
А.Б.: — От возможности жить по душе и от тех, кого люблю.
F.T.: — Главный предмет твоей гордости в жизни?
А.Б.: — Горжусь, что не подвел тех, кто был со мной тогда, когда быть со мной не было никакого резона.
F.T.: — О чем будет следующая книга?
А.Б.: — Там четыреста страниц, а ты хочешь, чтобы я в двух словах. Впрочем, можно и в двух. О том, что меня волнует. Ну и еще там есть кое-какой сюжет.
F.T.: — Можешь кратко сформулировать свою жизненную философию?А.Б.: — О-хо-хо… Попробую такую формулировочку. Есть смысл жить по душе. Делать не то, что надо, что принято, что положено, а то, что хочется. В таком случае, если ни к чему не придешь, хоть будешь знать, что прожил жизнь так, как хотел. Если же ни к чему не придешь, всю жизнь насилуя себя, утешиться будет нечем.