Молодой глупец — Зависть и жадность — Афоризм — Инсинуация — Доверие —
Влияние на игру — Даже честные люди иногда жульничают — Грибы и шулерство —
Грек-моралист — Пример обмана — Инициация — Принципы и манипуляции —
Искушение — Бельгийский капиталист — Скошенные карты — Легкий выигрыш —
Неплатежеспособный игрок — Комедия — Грек в отчаянии — Бесчестная сцена — Бесчестие —
Крах — Неверный попечитель — Разделение философов — Добродетельный грек —
Золотые надежды — Снова борода — Полу-миллионер.
Общество Философов сделало Кале центром своих операций, с этой целью они часто вызывали Ахилла Шавагнака, который, как мои читатели помнят, был создателем плана в Сент Омере.
Щавагнак был особенно неутомим в таких делах, где, для него был малейший риск, всегда разделяя доход этих сделок.
Он был настолько безпринципен, что постоянно выбирал своих самых близких друзей в жертвы.
Каждый игрок был классифицирован по его средствам, а также, сколько он мог вероятно позволить себе сорваться с места быз уговоров.
Так, мсье Б… был оценен в три тысячи франков; мсье П… в шесть тысяч; мсье С… не стоил много, так как был плохим игроком; но, на всякий случай, его оценили не меньше тысячи франков.
Одним из считавшихся наилучшим, то есть, богатейшим жуликом, был мсье Ф…, которого оценили от пятнадцати до двадцати тысяч франков.
Андреас и Рэймонд обходили все клубы Кале и Болонии, но они не желали посещать Сент Омер, поскольку опасались быть узнанными. Однако они послали вместо себя двух умных шулеров, которые были родом из Венеции, а этот город прежде считался колыбелью жульничества.
Общество Философов, в действительности, не так уж сильно доверяло, как предполагалось, этим двум делегатам, и поскольку это было так, они находились под постоянным надзором Шавагнака, который не только наблюдал за ними сам, но и установил систему шпионажа между двумя греками, так что каждый из них наблюдал за своим компаньоном. Согласно плану он обращался к одному из них частным образом: «Ты знаешь, я не сильно доверяю вашему другу; я сильно опасаюсь, что он будет обманывать наше общество; просто следи за его победами, и наблюдай за ним. Ты не должен остаться без выигрыша из-за его жульничества.»
Затем он пошел и рассказал точно то же самое другому, так что не зная этого, каждый грек следил за своим товарищем.
Урожай полученный обществом с Сент Омера, был продуктивным, но большая часть пошла в карман Шавагнака, который, как можно догадаться, был не очень точен в разделе денег, доверенных ему.
Независимо, было ли это следствием его дел, или пустяковой нескромности со стороны философа, но уважение к Шавагнаку пошло на спад. Каждый удивлялся глядя на деньги, которые он тратит, — человек, который буквально ничего не имеет — и потом, его постоянные поездки в Париж, без видимых причин, и его близость с людьми чья репутация была запятнанной — все эти обстоятельства собранные вместе заставили честных людей избегать его общества.
Шавагнак был насколько умный, настолько и беспринципный, и последнее качество не предохраняет человека от обладания талантом. Лучшее доказательство этого, что жулик редко бывает дураком.
Шавагнак был достаточно умен, чтобы скоро сообразить, что уважение к нему упало, и, зная, как пагубно это может отразиться на его делах, он немедленно начал обдумывать, как возможно восстановить к себе хорошее отношение общества.
Среди молодых глупцов, которые делили с ним распутную жизнь, он сформировал небольшой клуб, во главе которого был молодой человек по имени Оливье де Х…, который был известен своей элегантностью и расточительностью.
Семейство этого дикого молодца было одно из старейших и самых респектабельных в стране, и часто его навещало.
Шавагнак сконцентрировался на этом молодом наследнике, как на средстве восстановления своего места и хорошего отношения к себе сограждан.
Он постарался завести с ним самое близкое знакомство, когда они встречались в общественных местах, и обращался к нему громким голосом, и с самыми фамильярными манерами.
Но, к сожалению, эта явная близость к Оливье, имела лишь противоположный к предполагаемому Шавагнаком результату: один терял уважение, а другой не приобретал.
Оливье стали сторониться, но Шавагнаку не стало лучше. Последний, однако, как только понял это, перестал больше так поступать, и задумал направить уважение к Оливье в свою сторону другим способом.
Родители Оливье были не богаты, и ничего не могли дать сыну, поэтому его чрезмерная расточительность привела его к трудностям и долгам.
Он смотрел на Шавагнака с завистью и восхищением. Он видел, что тот живет как принц, без раздражающих его кредиторов.
«Как это возможно», сказал он Шавагнаку однажды, «что вы, не имеющий состояния, можете удовлетворять все свои вкусы и желания, в то время как я, имеющий некоторые средства, обязан быть экономным, и кроме того, я в долгах?»
Этот был именно тот вопрос, который ожидал Шавагнак. Он подождал немного, не отвечая спрашивающему, предполагая придать больше эффекта своим словам, а затем, с дьявольской улыбкой на устах, обратился к нему:
«Хотите ли вы быть так же счастливы как я?»
«И вы еще спрашиваете меня?»
«Зависит все только от вас самого, и вы можете жить даже лучше чем я.»
«Что я должен делать?» заинтересовался Оливье.
Шавагнак решил, что этот молодой неофит достаточно подготовлен, чтобы оправдать все возлагавшиеся на него надежды.
«Послушайте меня», прошептал он, загадочным голосом. «Вы несомненно слышали старую поговорку, древнюю как мир: Люди делятся на два класса — обманщики и их жертвы. Скажите мне честно, к какой из этих категорий вы хотите принадлежать?»
«Видите ли, вы так внезапно задали свой вопрос. Это так неожиданно, что мне надо время на обдумывание.»
«Согласен», заявил ему второй Мефистофель, «мы можем обдумать это вместе, изучив предмет, на примере некоторых личностей этой большой и пестрой толпы, которая называется ‘общество’.»
В этот момент два друга стояли перед дверью одного из самых больших и наилучших кафе города.
Было воскресенье. Погода была прекраснаяe, и толпа пешегодов проносилась перед ними.
«Взгляните», сказал Шавагнак, «видите этого тощего, несчастного, человека, с опущеной головой, и в рванй одежде? Это несчастный малый, который работал всю жизнь, чтобы полностью расплатиться за долги оставленные его отцом. Он стар, он едва ли имеет хлеб, чтобы отправить себе в рот. Вы видите, что никто его не замечает. А теперь, посмотрите на этого полного мужчину, так раздувающегося от гордости и самодовольства, который внешне выглядит, как говорят, подобно павлину распустившему свой хвост. Он был торговцем, и сделал свои деньги мошенничеством и обманом. После этого он стал банкиром, и начал давать деньги под проценты. Теперь он миллионер. Смотрите как он раскланивается со всеми с чувством покровительства. Первый — обманутый, второй — обманщик.»
«Или проще говоря», добавил Оливье, «первый — честный человек, второй — жулик.»
«Пусть будет так — вам судить», продолжал искуситель, «но теперь я предложу вам другой пример, о котором вы не сможете сделать аналогичный вывод.
Вы лучше чем кто-либо другой должны знать интеллигентного, с большим сердцем и амбициями молодого человека, который из-за отсутствия средств ведет жизнь полную лишений и трудностей, скованный долгами, и, если он захочет поиграть для улучшения своего состояния, он точно проиграет. Рядом с ним, в этот момент, находится один из его друзей, который, без определенного дохода, обладает, тем не менее, никогда не заканчивающимся состоянием. Этот человек всегда выигрывает при игре, и не подвластен неустойчивости фортуны.
«Первый из них обманутый, а последний …»
Здесь Шавагнак сделал паузу, позволяя Оливье закончить фразу.
«Что вы имеете в виду?» спросил тот, начиная понимать содержание разговора.
«Что я хочу», ответил Шавагнак с усмешкой — «так это доказать вам, что счастливый игрок, чьему состоянию вы завидуете, принадлежит к обществу философов, и эти философы знают определенные и легкие методы, поворачивающие удачу в свою сторону.»
«Но», заметил Оливье, его чувство справедливости боролось за обладание мозгом, «обман в игре является актом мошенничества.»
«В этом моменте, мой дорогой друг, мы не согласны. Вы ошибаетесь, и я докажу это вам. Прежде всего, скажите мне, что вы называете обманом в игре?»
«Я называю выигрыш с помощью тайных трюков — обманом.»
«Очень хорошо. В таком случае я скоро вам покажу, что самый честный человек не постесняется обманывать.
Например, разве мы не видим ежедневно людей безупречно честных, стремящихся повернуть удачу на выгоду себе различными средствами. Один располагаясь за столом, садится напротив вертушки, поскольку верит, то это его счастливое место. Опять таки, если он выиграет, он не считает деньги, опасаясь поворота удачи. Другой верит во влияние определенной монеты, которую он смешивает с остальными деньгами — но с которой он никогда не расстанется. Другой, опять таки, носит амулет, сделанный из сушеного сердца черной курицы, головы жука, или кусочка шнура на котором был повешен преступник.*
Просто скажите мне, что является сутью этих мистических влияний, если это не то, что на языке законников звучит как ‘тайные методы приобретения чужого имущества, путем оборота их выгоды в свою пользу’.
В таких уловках, если даже они не действуют, намерение совершенно то же, и должно считаться как бы выполненным.
Между вышеупомянутыми действиями и нашими, единственное различие, что одни в воображении, а другие в жизни. Моральный результат тот же самый.
В этом вы можете быть уверены, что эти честные люди не идут дальше лишь поскольку они не осмеливаются. Я даже скажу больше», продолжал Шавагнак, углубляясь в собственную софистику. «Возьмем, для примера, одного из этих честных героев, и покажем ему способ как всегда выигрывать, с уверенностью никогда не буть обнаруженным, и посмотрим, будет ли он ему следовать. Поверьте мне, я знаю больше, чем согу сообщить.»
«Все это», сказал Оливье, «самое большее доказывает, что честные люди могут не устоять против искушения. Но это не доказывает, что шулерство не преступление. Кроме того, это наказуемо законом.»
«Это так», хитро ответил Шавагнак, «но снова, у нас нет доказательства, что закон справедлив. Я утверждаю, что, вполне далекое от предосуждения, искусство оотклонения неудачи и улучшение фортуны, это вещь которую следует поощрять.» Оливье не смог не улыбнуться.
«Я серьезно», добавил Шавагнак. «Да! Искусство побеждать в игре достойно. А почему? Поскольку это полезно. Если бы в правительстве понимали суть, они должны были бы не только способствовать обману, ни и платить за него.»
«Тогда я не знаю, что такое мораль.»
«Это лишь поскольку вы не изучали классическую философию, как я. Послушайте, чтобы заставить вас понять это лучше, я всего лишь приведу пример.
Как часто мы слышим о смерти от отравления грибами! Отлично, если бы люди предполагали, что все грибы отравлены, то конечно, никто бы не осмелился употреблять их.
То же самое с азартными играми. Если бы люди всегда ожидали проигрыша во время игры, мало кто рискнул бы испытать свое счастье в картах, и игра бы стала тем, чем она должна быть, просто отдыхом и развлечением.
Таким образом, греки делают для морали больше, чем все моралисты мира.
А поэтому, откроюсь вам, что я, человек, который не сможет никому угрожать ножом, не имею не только угрызений совести контролируя удачу, но в своем обмане, я думаю, что я, в принципе, человек полезный обществу.
Искусство обмана в игре, для меня лишь высокая философия примененная на практике.»
Молодой Оливье слушал с неослабеваемым интересом красноречивые пассажи его друга в пользу обмана, и легко можно было понять, что его чувство справедливости по этому предмету, начала свой путь по тонкому льду софистики его искусителя, и что он уже начал одобрять некоторые аргументы, которые звучали логично.
Шавагнак, осознавая это, пожелал продолжить дьявольскую работу.
«Давай посмотрим», добавил он, вкрадчиво, «что мы имеем в вашем случае? С одной стороны богатство, удовольствия и всевозможные развлечения, с другой стороны непреклонные кредиторы, несчастье и крах.»
«Но», заметил Оливье, совсем забыв о своих прежних думах, «кто-то может обнаружить это, и тогда …»
«Боже, какой вы ребенок! — Давайте, зайдем в это кафе со мной, и вы увидите как легко делаются такие вещи.
Видите, вон там, старший Бенои, с его небольшой рентой. Я собираюсь предложить ему игру в пикет, и заставить его заплатить за чашку кофе для каждого из нас. К сожалению он не может проиграть больше.»
Они завязали разговор с Бенои. Игра и ставки были подтверждены: результат не заставил себя долго ждать. За две сдачи игра закончилась. Шавагнак и его друг оставили кафе, и тут же на улице, зачинщик дискуссии принялся полировать свои недостойные принципы.
«Итак, не было никакой сложности, как вы видели», сказал он. «Ох, как приятно иметь возможность побороться с судьбой, ободрав несколько простаков, которым карпизная Госпожа Фортуна так любит помогать.»
«Это требует долгого обучения?» спросил Оливье, совсем поставленный в тупик всем тем, что он увидел и услышал.
«Это зависит от обстоятельств», ответил его вероломный друг, «с этим искусством то же, что с фортепиано, каждый может научиться. Все зависит от профессора и его методов обучения.
Но, поскольку мы живем недалеко друг от друга, заходите. И, пока дымится сигарета, я объясню вам некоторые вещи.»
Однако, Оливье все же отказался проследовал за ним.
«Это нонсенс! это не связывает вас ничем. Вы можете делать все, что пожелаете. Это полезно знать немного обо всем, и в любом случае, если вы не пожелаете применять эту систему сами, это предохранит вас от нападения. Никто не знает, что может произойти.»
Шавагнак никогда бы не потратил так много времени в случае, если бы он не имел в виду некий акт предательства к своему компаньону. Разговор закончился тем, что Оливье согласился с предложением.
Посмотрим на них теперь, сидящих на диване, каждый с сигарой во рту, и Шавагнак с колодой карт в руках.
«Посмотрите, возмите в руки, и скажите мне, видите ли вы какие-либо признаки обмана в любой из карт?»
Новочок осмотрел карты с большим вниманием, но не будучи специалистом в искусстве, не смог ничего обнаружить.
«Вы ничего не обнаружили в этих картах?» сказал Шавагнак. «Тем не менее они подверглись процессу, который мы называем скашивание,** что делает один конец немного уже, чем другой. Эта система показывает игроку какие карты он сохраняет, и позволяет расположить их, в порядке требуемом для игры.»
Шавагнак, соединив наставления с примером, показал своему другу как это можно сделать.
«Теперь», добавил он, «для доказательства, что этот трюк не сложен, я предлагаю вам выполнить его самому. Давайте сядем за стол, и предположим, что мы играем по тысяче франков.»
Хотя Оливье не имел большого таланта к ловкости рук, он преуспел в изучении от своего друга как выполнять целых пять уловок, дважды выполнив их при игре в экартэ.
«Эта хитрость», сказал Шавагнак ему, «одна из первых, а также наиболее легкая, в искусстве обмана. Немного погодя я научу вас как играть обработанными картами, и вы в свое время, я надеюсь, станете настоящим философом.»
Оливье не ответил. Его мозг был в состоянии полного хаоса, от тысячи и одной мысли, которые заполняли его.
Искуситель, судя по тому, что его жертва уже была готова идти на компромисс, оставил его наедине с искушениями, которые он предоставил ему. Он извинился за необходимость нанести несколько визитов, и двое друзей расстались.
Два дня спустя профессор пришел посмотреть ученика.
«Не присоединитесь ли ко мне», спросил он, «в небольшом, милом путешестви, которое я собираюсь совершить?»
«Ваше любезное предложение не совсем ко времени,» ответил Оливье.
«Я сейчас не только без денег, но я пытаюсь достать проклятую тысячу франков, чтобы заплатить по векселю, который я подписал, и который должны предъявить в ближайшие дни.»
«И это все?» сказал Шавагнак, вынимая банкноту обозначенной суммы из бумажника. «Вот она. Но помните, вы должны вернуть ее мне завтра.»
«Вы сумасшедший.»
«Возможно так, но в своем сумасшедствии, я достаточно безумен, чтобы предложить вам еще тысячу франков, чтобы позволить вам пойти со мной и предоставить вам тридцать тысяч франков, которые вас ожидают.»
«Умоляю, объяснитесь, иначе мои мозги также свихнутся!»
«Послушайте: если существует отчаянный игрок, то это граф Вандермул, богатый Бельгийский капиталист, который может позволить себе потерять сотню тысяч франков (£4000). Прямо сейчас он в Болонии, и предполагает пробыть там неделю. Мы должны пустить кровь этому миллионеру. Ничего не будет проще, поскольку мой друг и коллега из Парижа, по имени Шаффард, уже познакомился с ним, так что все, что нам надо сделать, это сразу приступить к работе.
Вы теперь один из нас. Это понятно, не так ли? В корткое время вы быдете способны удовлетворить ваших кредиторов, и подарить своей даме кашемировую шаль.»
«Вы слишком спешите», сказал Оливье с сомнением в голосе. «подождите немного, я еще не сказал ‘да’.»
«Я не прошу вас говорить ‘да’ сейчас, вы должны будете сказать это в Болонии — поторопитесь, пойдите и оплатите вексель. Мы должны отправиться через два часа. Почтовые лошади уже заказаны, мы отправляемся от моего дома — будьте пунктуальны.»
Тем же вечером два философа прибыли в Болонию. Они остановились в Отеле Юниверс, который был выбран их сообщником — с которым они кратко поздоровались.
Он сообщил им, что они не должны терять времени, поскольку граф говорил об отъезде из Болонии на следующий день.
Путешественники быстро проглотили обед, поправили свой туалет, и направились к аппартаментам занимаемым графом, сопровождаемые Шаффардом, который представил их как двух своих друзей, которые имели имущество по соседству.
Граф Вандермул был человеком примерно пятидесяти лет от роду, он имел открытое и довольное выражение лица; на его груди висели различные иностранные ордена.
Вновь прибывшие получили от него самое искреннее радушие, и он сделал даже больше, он пригласил их провести вечер с ним.
Стоит ли говорить, что приглашение было принято. Разговор, поначалу оживленный, начал ослабевать. Граф предложил игру в карты, что также было охотнопринято тремя сообщниками.
Пока устанавливались столы, Шавагнак дал своему молодому другу две скошенные колоды карт, для подмены тех которые должен был предложить граф.
Игра экарте началась и Оливье был выбран в партнеры бельгийцу. Двое других изображали, что не знают игру, удовлетворяясь ставками друг против друга — поскольку их интересы были общими, и было мало значения, кто выигрывал.
Оливье был как громом пораженный утверждением его друзей, что они не умеют играть, но от определенных сигналов, которые они ему делали, он понял, что это защищало от подозрений в случае его выигрыша.
Богатый граф играл только на банкноты. «Металл», говорил он, «имеет не приемлемый запах для гостиной.»
Молодой новичок, вначале сконфузившись, что принял участие в такой афере, пренебрег временем данным на получение преимущества за свет подготовленных карт, и следуя диктату его совести, положился на удачу.
Капризная богиня, далекая от благородства за такое доверие, отказала ему.
За две сдачи, единственная тысячефранковая банкнота перешла в руки соперника.
ТОлько теперь, под давлением взглядов Шавагнака, а также, озабоченный возвращением проигранного, Оливье выполнил некоторые маневры, которым научил его друг.
Это было не сложно сделать, поскольку граф был так близорук, что его нос почти упирался в его карты.
Конечно теперь удача повернулась, и банкноты начали скапливаться рядом с Оливье, который, обрадованный успехом, был неутомим в работе.
Граф Вандермул был игроком с сильным характером. Его повторяющиеся проигрыши не заставили его потерять чувство юмора.
Глядя на его счастливое лицо вы несомненно подумаете, что он выигрывает.
«Мне сегодня не везет», заметил он добродушно, беря пинту табака из великолепной золотой табакерки. «В последнем туре я напрасно надеялся вернуть все, и у меня нет ничего.»
Оливье был серьезен, его мозг не был готов к легкому разговору. Он продолжал лихорадочно работать с картами.
Тем не менее, не желая казаться невежливым к такому благодушному хозяину — «Вы достойны восхищения», сказал он ему со слабой улыбкой.
«‘Достоин восхищения’ говорите вы — Да, да, мсье Оливье, именно такие слова. Желаю вам насладиться игрой. Продолжим. Дайте несколько карт!»
«Бесполезно продолжать. Козырь, снова козырь. Я режу, и вот король бубей, который к месту — это дает мне пять пунктов.»
«Ах! неудача несомненно сопровождает меня весь вечер», сказал граф, «это заставило меня потерять восемьдесят тысяч франков. Я вижу скоро счет дойдет до ста тысяч.
Я думаю правильно сказать вам, что я никогда не превзойду эту сумму, и если уж я должен проиграть ее, я хочу предложить вам поужинать прежде чем я потеряю свои дводцать тысяч. Возможно это мой шанс на удачу. Вы несомненно мне обязаны.»
Предложение отужинать было встречено с общим одобрением.
Оливье был вне себя от радости, и обладание восмьюдесятью тысячами франков, дали импульс его чувствам благодарности к Шавагнаку. Он вытащил того наружу, и энергично тряс его за руку.
Несчастный человек даже не мог предположить какой жестокий обман был задуман против него, и как все было заранее подготовлено его двумя товарищами.
Богатый Бельгийский капиталист, уважаемый граф, был никем иным как ловким парижским шулером, которого Шавагнак уговорил прийти, для срочной цели разорить несчастного молодого человека. Тот, ничего не ведая, повернулся к нему спиной, и граф смог заменить две колоды подрезанных карт, которыми они только что пользовались, на две колоды скошенных в другую сторону.
Во время ужина они мало пили, желая удержать свежую голову. Еда, тем не менее, была очень вкусной, и как только они закончили, игра была продолжена.
«Теперь», сказал парижский шулер, усаживаясь за стол, «Я хотел бы покончить с этим делом так или иначе, но главное быстро. Давайте сделаем ставку в двадцать тысяч франков (£800).»
Оливье, после такого большого выигрыша, не смог не принять предложения. Это было то, что требовалось сопернику. Но, какой жестокий обман, ставка в двадцать тысяч франков, на которую Оливье так надеялся, перешла в руки соперника.
Ставка в сорок тысяч франков повторила судьбу предшественника. Вспотевший, озадаченный и обескураженный, Оливье не знал, что делать. Напрасно он манипулировал картами; он не получал ничего кроме мелких карт, в то время как его соперник имел все козыри на руке, и поскольку именно оливье давал их ему, он не мог жаловаться.
В своем отчаянии он вопросительно посмотрел на Шавагнака, который подал ему сигнал продолжать.
Отвлекшись, and quite beside himself, бедняга продолжил играть на большие ставки, и совсем скоро,
в свою очередь, оказался должен своему сопернику сотню тысяц франков.
и совсем рядом с себя,
Фальшивый граф остановил игру, сложил руки, и обратился к Оливье: «Мсье Оливье де Х…», сказал он твердым голосов, «вы должны быть очень уверенны ставя такие суммы, но будем осторожны, поскольку богатые люди как вы должны знать, что если люди проигрывают сотню тысяч франков, они должны их также оплатить, как я делал.
Так что, просто заплатите мне сумму которую вы проиграли, и затем мы продолжим играть.»
«Это лишь деньги, мсье», пробормотал молодой Оливье, «Я желаю удовлетворить ваши требования, но вы знаете, долги азартных игр… мое слово…»
«Черт побери, мсье», воскликнул граф, сильно стукнув по столу кулаком. «Что с того, что вы говорите о своем слове? Это применимо когда вы говорите о долге чести. Если вы пожелаете мы сыграем в другую игру, и позвольте поставить все на свои места — мсье Оливье де Х…, вы мошенник! Да, мошенник! Карты, которые вы используете подрезаны. И это вы принесли их сюда.»
«Вы меня оскорбляете, мсье.»
«Не говорите глупости», ответил граф с иронией.
«Мсье, это уже слишком — я требую сатисфакции за это — и немедленно. Вы слышите? Пойдем и решим это сейчас же.»
«Нет уж, мы останемся здесь и решим это дело чести. Находящиеся здесь ваши друзья будут вашими свидетелями, а я пошлю за своими друзьями, и они будут моими.»
Едва шулер произнес эти слова, как тут же встал, и громко позвонил. Его слуга ответил на сигнал.
«Пойдите к прокурору и попросите его сразу придти сюда, так как дело большой важности. Поторопитесь. Вам понятно?»
«Простите меня, мсье, простите! Не разрушайте мою жизнь», сказал несчастный Оливье с мольбой в голосе. «Я надеюсь на ваше милосердие.»
«Этьен, подождите за дверью, и если в течении десяти минут вы не получите обратный приказ, сделайте все как я вам сказал.»
«А теперь сядем», продолжил граф, повернувшись к Оливье, «Послушайте, что я скажу вам. Эти карты были выложены вами за место тех, которые я подготовил. Я настаиваю чтобы вы положили эти карты в пакет, и запечатали их перстнем с вашего пальца, который носит ваш символ и герб.»
Напрасно Оливье глядел то на одного, то на другого. Ни Шавагнак ни Шаффард не поддержали его, а смотрели на него как бы говоря, ничего не поделать, кроме как выполнить его требование.
Оливье подчинился.
Как только требование было полностью удовлетворено, фальшивый бедьгиец снова атаковал его. «Однако, это не все, мсье; Я честно выиграл свои деньги, и вы должны дать мне гарантию, что заплатите. Вы дадите мне вексель на сумму сто тысяч франков с вашей подписью, которые вы мне обязаны.»
Несчастный Оливье засомневался, стоит ли это делать, и его неумолимый кредитор встал и взял колокольчик.
«Ох, не звоните, мсье — не звоните», сказал молодой человек, «я подпишу бумагу.»
И он ее подписал.
Злодейский план был завершен.
Оливье вернулся к своей семье, и смиренно признался во всем, что совершил.
Его старый отец, вместо проклятия своего сына, заплатил деньги, оценив оставшуюся у него честь.
Общество Философов получило долю с этого мошенничества, в лице Шаффада и бельгийского капиталиста.
Шаффарду поручили управлять финансовым отделом; и он так хорошо справлялся со своим делом, что, в самый короткий промежуток времени, он полностью получил сотню тысяч франков, в обмен на векселя, которые он имел.
Шавагнак, всегда пекущийся о своей выгоде, немедленно потребовал свою часть добычи. Половина суммы (как было уговорено) была отдана ему, за разработку плана и обработку жертвы. Оставшиеся пятьдесят тысяч франков были оставлены в руках Шаффарда, для разделения между тремя философами.
Но хитрый подлец, получив во владения огромные фонды, которые дали ему годы наслаждений и роскоши, и жизни, которую он сам сотворил, в страхе каждый день быть арестованым за его многочисленные проступки, вместо поселения в Париже, направил свои шаги в Брюссель, играть на этот раз (на полном серьезе) роль французского капиталиста.
В момент слабости, Шаффард признался в своем проступке Шавагнаку, который немедленно написал, сообщая двум другим философам про это.
Рэймонд, который был философом в истинном значении этого слова, получил новость с великим хладнокровием. Он научился на своем опыте, что не стоит полагаться на честность жулика.
Эта свежая выходка Шаффарда не была для него сюрпризом. Он даже ожидал ее.
Однако, Андреас, был совершенно другом настроении: взбешенный тем, что он оказался марионеткой человека, которого считал ниже себя, если не в физической силе, то, по крайней мере, в интеллекте и проницательности, он поклялся, что должен догнать вора, и заставить его вернуть эту подло полученную прибыль.
Полный хитрых уловок и планов, он отправился в Бельгию. Но, в целях предосторожности, он взял с собой, как спутника и компаньона, знаменитого боксера — вид огромного будьдога, которого он предполагал натравить на своего антагониста, если потребуется.
Однажды расставшись с человеком, которого он имел причины считать своим темным ангелом, Рэймонд почувствовал, что нет больше силы, которая заставляет его следовать этой опасной профессии, в которую он был так фатально завлечен.
Постоянная опасность которая его окружала, последние искры совести, и возвращение лучших чувств, заставили его решиться оставить навсегда позорную карьеру, которой он сделовал.
Обладание двадцатью тысячами франков, для него было достаточным капиталом, чтобы продержаться, для начала, и дать ему время найти некую работу, которая позволила бы жить достойно. Но в течении нескольких месяцев, прошедших под знаком любви к азартным играм вообще и рулетке в частности, он посещал различные курорты и водные места, где продвигался к разорению за игровыми столами, и был найден во время предпринятия своего знаменитого похода против банкометов и крупье
Мы знаем результат вычислений и подсчетов соседа Рэймонда, — неизбежная судьба всех азартных игроков, которые рассчитывают на приобретение состояния.
Рэймонду понадобилось несколько дней, чтобы поведать вышеприведенные истории, так как, когда часы показывали время начала игры, он немедленно покидал меня, и ни очем больше не думал, как о гипотетических комбинациях.
Он испытывал новую систему, о которой, между прочим, он не сказал мне ни слова, но я имею некоторое сомнение, что он сможет доказать ее работоспособность, как и у предыдущей, и она оставит ему ничего кроме его мечты о выигрыше.
Когда я покинул Баден, он был безнадежен, и я должен был добавить к займу, который я уже сделал ему.
Со времени его изменения, я имел веские причины думать, что он предпочтет терпеть самые серьезные лишения, чем вернуться к своему мастерству шулера. И это было то, что заставило меня предоставить ему большую сумму.
Когда мы расстались, я оставил Рэймонда вне себя от радости и надежд суметь вернуть мне долг, в очень короткий промежуток времени, и даже оказаться возможным сорвать банк с деньгами, которые я ему дал.
Эти золотые видения, увы, никогда не были реализованы. Скоро после этого я приехал в Париж для прдолжения своих «сеансов», и там я получил письмо от Рэймонда, делающего последнее обращение к моей щедрости, которая позволила бы ему продить до момента, пока не придет ситуация к которой он так стремился.
Желая предотвратить повторение подобных прозьб, я не ответил на письмо, но отписал одному моему другу в Старсбурге, послать жалкому человеку пятьдесят франков, без сообщения ему имени благодетеля.
Целый год прошел без единого слуха о Рэймонде. Я уже подумал, что очень вероятно, что он умер от нужды, как однажды, по возвращении домой на кебе, я не смог проехать к своей двери, так как изящная карета, которая только что подъехал, стоял напротив них.
Я вышел, и каково же было мое удивление, когда я узналмоего посетителя, соседа Рэймонда, чрезвычайно богато одетого, и блистающего своей бородой, как во времена счастливых дней рулетки, за исключением, что она не была такой длинной.
Я почти усомнился, обращаясь к нему, так велико было мое удивление. Я подумал, что возможно я стал жертвой иллюзии.
«Ах!» воскликнул Рэймонд (используя точно те же слова которые он сказал при нашей первой встрече в Бадене), «как борода меняет человека, особенно если этот человек становится полумиллионером!»
«Входите скорее», сказал я Рэймонду, «Я горю от любопытства узнать, какому счастливому шансу вы обязаны вашему настоящему процветанию.»
Мой посетитель сопровождал меня не проронив ни слова, и даже после прохождения в гостевую, все еще оставался тихим.
Я первым заговорил.
«Как же так, мой друг, что такая ваша крупная удача никогда не была упомянута в газетах? Вы же знаете, что когда банк проигрывает, они придают этот факт публичной гласности посредством прессы, в надежде приманить свежих игроков?»
Все еще не было ответа от Рэймонда. Но, после длительного молчания в течении нескольких секунд, он сказал: «Я делал все возможное, чтобы найти средства продлить ваше заблуждение. Не найдя ничего, я решил рассказать вам правду.
Вы должно быть помните, что когда я начинал историю своей жизни, из уважения к одному члену семьи, я скрыл свое имя. Это было из уважения к моему брату, который занимал высокое положение в магистрате.
«Этот брат, который, благодаря Богу, ничего не знал о моих делах, кроме того, что я промотал свое состояние испытывая фортуну, умер три месяца тому, не оставив завещания. Я его единственный наследник, и имею двадцать пять тысяч франков в год.
Это то, как я стал богатым человеком.
Я полностью отрекся от азартной игры», продолжил Рэймонд. «Я достаточно богат для того, что мне требуется, и не имею амбиций стать более богатым.
Я могу теперь, однако», добавил он с триумфом, «сорвать любой банк, если пожелаю, и, какая славная месть, я могу покрыть все мои предыдущие неудачи. К счастью, мое сердце слишком полно радости, чтобы оставить все мысли о мести.»
Рэймонд выбрал местом проживания Марис, где он жил в уважении. Я потерял с ним контакт в разъездах по провинции. Но, три года спустя, я имел оказию вернуться в Париж, и узнал, что мой друг умер, и оставил все сове состояние различным благотворительным учреждениям столицы.
*Смотрите интересную работу Эдварда Гоирдэ «Les faucheurs de Nuit» — глава о фетишах.
**Смотрите техническую часть этой работы о скошенных картах.
73
