Карточные игроки, как разновидность в плеяде аферистов, заслуживают отдельной главы. Но возвращаться вновь к уловкам и комбинациям, узконаправленным на то, чтобы обыграть жертву в карты, нет смысла. Во-первых, их — уловок — слишком много и они слишком разнообразны. От банального крапа колоды до… Что говорить, если и сам я когда-то затеял авантюру с пластической операцией. Во-вторых, об уловках уже столько написано. Книга-то об одесских аферистах, значит, стоит выбрать одного из одесситов, афериста-картежника, и рассказать о нем. Пусть не обо всей его жизни, но хотя бы об эпизоде из нее. И если уж выбирать историю, то подмывает выбрать эту, поведанную пожилым другом-артистом. (В данном случае артист — не кличка, а профессия.)
Итак, вот этот рассказ.

«Его звали Кешей. Но еще до того, как узнал его поближе, пришло в голову, что имя это совершенно ему не подходит. Ему больше подошло бы Егор или на худой конец. Сергей.Но его звали Кешей.Он подсел в купе в Петрозаводске и сразу стал претендовать на то, чтобы быть среди нас основным. В тот момент, когда его силуэт перекрыл проем двери, мы были готовы претензии эти удовлетворить. Но минут десять спустя мои соседи пришли в себя и вновь принялись колдовать над картами. Они были шулерами, и смутить их оказалось непросто. Кешу нисколько не озадачило то, что в купе уже было четыре человека. Он начал с того, что осведомился:

— Кто из вас лишний?
— Я, — отозвался один из играющих.
— Отлично! — Кеша бросил сумку на верхнюю полку и представился:
— Кеша.
Он сказал «Кеша» таким тоном, что я стал ждать, когда он добавит: «Надеюсь, слышали?» Но он не добавил. Он пропустил мимо ушей наше бормотание насчет собственных имен, похлопал по плечу одного из играющих, самого матерого, потребовал:

— Ну-ка привстань. Матерый, насупившись, встал.
Кеша поднял нижнюю полку и сунул под нее свой огромный новенький чемодан. Он был самоуверен до наглости. Я решил, что он из тех молодых людей, которые лет до двадцати держатся шумными компаниями, пристают без повода к прохожим и, сталкиваясь со словом «нельзя», лезут за справками в Толковый словарь.Ему было лет тридцать — тридцать пять. Несмотря на классические грузинские черты — нависающий нос, соединенные тонкой перемычкой черные брови и умеренной пышности усы, — на грузина Кеша не походил. Для этого у него были слишком внимательные глаза и потертое городской европейской жизнью лицо. Кеша производил впечатление незаурядного нахала, которого редко и безуспешно одергивают и которому внешность дает право быть непосредственным.Разобравшись с вещами, Кеша минут пять понаблюдал за шулерской деятельностью соседей, ехидно хмыкнул и полез на верхнюю полку. Он проспал два часа. За это время мы почти успели забыть о нем, и переполох, им вызванный, казался теперь недоразумением. Я, лежа наверху, напротив Кеши, внимательно наблюдал за игрой.Мы выехали из Мурманска сутки назад. Сначала нас было четверо. Четвертым, или, если хотите, первой, была миленькая девушка-студентка, ездившая в Мурманск повидать жениха, офицера-подводника. Я думал, что двое приятелей, занимающих нижние полки, рассорятся, оспаривая право: во-первых, уступить ей свое место, а во-вторых, занять место оставшегося за Полярным кругом морского волка. Но приятели моих предвидений не оправдали.Через полчаса после отправления один из них покинул купе. Вернулся он с темпераментным молодым человеком, который много и неудачно острил, мурлыкал под нос немелодичные импортные песенки и старался быть галантным с дамой. Приятели предложили девушке перейти в соседний вагон и занять место этого энергичного молодого человека. Их предложение было принято. Девушка, виновато улыбаясь, собрала вещи и вышла.

— Будем знакомы, — новоявленный сосед протянул мне руку. — Жора.
— Валерий Иванович.
— Начнем? — спросил тот, который привел Жору. — Времени у нас немного, всего трое суток, — он хихикнул. — Можем не успеть.
— Шутки шутками, а мне приходилось играть в преф и по неделе, — поделился новенький.
— Ну?! — удивился второй, более матерый.
— Не верите? Никто не верит. Еще был случай. Ездил с предком в прошлом году в Англию, в Лондон. У предка симпозиум; а я — так, за компанию. В Лондоне были неделю, и я четыре дня не выходил из гостиницы, в карты играл. Кому ни расскажу — не верят. А я, может, специально из гостиницы не выходил. Чтобы было что вспомнить.
— С тобой страшно садиться. Я играю от случая к случаю, а ты… — обаятельный присвистнул.
— Брось, — Жора польщено отмахнулся. — Специально заманиваете. Классическая ситуация.
— Конечно, — ухмыльнулся матерый. — Только в купе это я перебрался за десять минут до тебя, — он покосился на меня, — на место бабушки — божьего одуванчика. Через твой вагон вещи перетаскивал, ты же видел… наверняка. Кстати, — он обернулся к обаятельному, — тебя как зовут?
— Антон.
— Костя.
С Жорой все стало ясно. Но жаль мне его не было.
— Кто у тебя отец? — спросил матерый, бросив на стол две колоды.
— Профессор, — Жора небрежно махнул рукой. — Премию получил. Государственную, кажется. Езжай, говорит, проведай Одессу-маму. Развейся. Мне — что? Просит- почему не съездить.
Обаятельный присвистнул:
— Наверное, играешь копеек по десять вист?
— По двадцать.
— Ну нет. Больше чем по три я играть не…
— Брось! Ты что скажешь, Костя?
— Максимум — по пять.
— Начнем с пяти, там видно будет. — Жора взял колоду, стал внимательно изучать рубашку.
Матерый и обаятельный переглянулись.
— Чистые, — закончил изучение Жора. — Но играть будем моими, не возражаете?
— Мои новее будут. — Матерый спрятал карты.
— С тобой действительно страшно играть.
— Профилактика, — поучающе заметил новенький. — Сели?
Игра началась.
Я задремал и проснулся от поучающих разглагольствований Жоры насчет того, что партнеры напрасно огорчаются. По теории вероятности карта им должна наконец пойти. Прислушавшись, я понял, что Жора выиграл восемьдесят рублей и теперь уговаривает партнеров продолжить игру. Я усмехнулся, ожидая, что будет дальше.Дальше Жора уговорил их. И снова выиграл, на этот раз сто рублей. Шутя по поводу того, что проигрышами заманивают его, Жора вновь принялся уговаривать.Матерый играть соглашался, обаятельный категорически отказывался. В конце концов, махнув рукой, он достал бумажник и отчаянным голосом объявил:

— Была не была! Год на лесосеке потел! Х…хрен с ним! Или отыграюсь, или… По двадцать!
Жора настороженно прищурился:

— Что? Может, действительно заманивали? Но тут подал голос матерый:
— Нет, ребята, без меня. В жизни по двадцать не играл. Вы специально. Не могу.
— Ну вот, — сказал Жора, — теперь ты. Представь, будешь всем рассказывать, что играл по двадцать копеек.
— Не уговаривай.
— Тоже мне северянин.
— Кончай…
— На Севере и по тридцать играют.
— Слушай, пацан, — матерый рассердился, — будешь меня учить, как играют на Севере?
Жора хмыкнул.
— По двадцать? — матерый прищурился. — Давай по двадцать. Северянин.
— Другое дело, — Жора благодушно улыбнулся. — По-мужски.
— Только… — матерый замялся. — У меня при себе только триста рублей. Если что — отдаю дубленку.
— Не проиграешь, — успокоил Жора.
— Поехали.
Ничего не смысля в преферансе и зная наперед, чем все кончится, я все же внимательно следил за игрой. За три часа Жора проиграл выигранные им прежде сто восемьдесят рублей и еще восемьсот рублей кроме этого. Это были все его деньги.- Надо же, — ошалело бормотал он, рассчитываясь. — Это ж надо, Говорил, должно пойти. Пожалуйста… по теории вероятностей… Классически.Основную сумму выиграл матерый.

— Неудобно даже… — тоже ошалело бормотал он. — В жизни столько не выигрывал.
Жора жалко улыбнулся.
— Да черт с ними… Будет что вспомнить. Предку скажу — в поезде украли. Да, мужики!.. Купите часы. На обратную дорогу… нет…
— Неудобно, как будто раздеваем…
— Брось. Давай полтинник. Японские, с вечной гарантией. — Жора снял часы, положил на столик.
Матерый протянул ему пять червонцев.
Жора направился к выходу. У дверей остановился, бессмысленно поправил прическу. Словно удивляясь двойнику в зеркале, повторил:

— Надо же…Дверь за ним закрылась. Соседи переглянулись, настороженно покосились на меня. Я спал. До ближайшей станции они не проронили ни слова. Когда поезд остановился, попутчики тщательно завесили окно шторами и стали наблюдать за сошедшим на платформу темпераментным молодым Жорой. Жора ошалело осматривался по сторонам, пытаясь сориентироваться на незнакомом полустанке, и, как заклинание, бормотал под нос короткую фразу.
…Я был наслышан о поездных и судовых шулерах и имел некоторое представление об их законах. Знал, что за себя беспокоиться нечего. Эти люди отбирали у других обычно только то, что другие рассчитывали отобрать у них. Такая закономерность в их деятельности казалась справедливой. (Если иметь в виду воспитательные цели.) Попутчики были из этого мира. Если бы не спектакль, разыгранный ими с Жорой перед тем, как его проучить, наверное, я мог бы относиться к ним сносно.На следующее утро я позавтракал в ресторане, а когда вернулся — обнаружил в купе очередную жертву.Новый клиент старался держаться с достоинством, но это получалось у него неважно. Позже я понял, что он имел неосторожность сразу согласиться играть по десять копеек. С ним церемониться не стали.На этот раз корпорация от привычного регламента отказалась. Психологами они были неплохими, потому что, сменив сценарий, совершенно изменили и роли. Теперь они держались вызывающе, справедливо рассчитав, что в общении с этим молодым человеком новая постановка принесет больший успех.Уж очень он старался быть гордым. Чем острее его подначивали, тем выше задирал подбородок, тем понятнее демонстрировал, что подначки эти не имеют к нему никакого отношения.Я забрался на полку и, взяв журнал, стал исподтишка наблюдать за ним.Новый игрок был белобрысым, конопатым и казался совсем мальчишкой. На самом деле ему было лет тридцать, но он очень хотел выглядеть старше. То, как искусственно говорил он низким голосом, и еще что-то непосредственное, юное в его редких восклицаниях сводило на нет всю его гордость и бывалость.Я обнаружил, что переживаю за него.Матерый играл жестко. Когда он объявлял игру, а голосе его звучали едкие безжалостные нотки. Время от времени, надменно скривив рот, он сообщал:

— Время, которое у нас есть, — это деньги, которые у нас будут.
Обаятельный хихикал, аккуратно складывал взятки и называл нового клиента не иначе как «финансирующей организацией».Я надумал предупредить конопатого и стал ждать удобного случая.До обеда мальчишка проиграл тысячу двести рублей. Он по-прежнему держался с достоинством, но я видел, каких усилий ему это стоило. Все чаще прорывались его редкие восклицания, все чаще вздрагивала по-детски оттопыренная губа.Около трех они закончили очередную «пулю». Стали расчерчивать новую.

— Да! — точно вспомнив что-то важное, спохватился обаятельный. — Интересно узнать, как обстоят дела с текущим счетом уважаемой «финансирующей организации»?
— Ага, — поддержал матерый, — любопытно. Конопатый достал бумажник.
— При себе — только двадцать пять. Остальные у меня в купе.
— Ты бы перешел к нам, — заботливо предложил обаятельный.
Мальчишка капризно мотнул головой.
— Ну, нет так нет. Но на купюры взглянуть любопытно. Вдруг — фальшивые.
Конопатый резко, по-солдатски, встал, строго оглядел обоих.
— Подождите. Он вышел.

Я подождал с минуту и слез с полки.

— Папаша, — окликнул меня матерый. Я оглянулся.
— Вы ни при чем? Я пожал плечами.
У дверей тамбура обернулся.
Матерый, стоя а проходе, неласково глядел мне вслед. Закрывая дверь, я успел заметить, как он шаловливо погрозил мне пальцем. С конопатым я столкнулся в тамбуре соседнего вагона. Он очень спешил.

— Юноша…
— Это вы мне? — ему не понравилось обращение. — А, это вы…
— Бросьте. Они — профессионалы. Вам не отыграться.
— Отыграюсь, — ответил он доверчиво и обреченно. — Должен.
— Вы — не первый.
— Мне нужны эти деньги… не мне… неважно.
Я не могу приехать без… Я из-за них полгода… один… — Его нижняя губа начала вздрагивать.

— Вы не отыграетесь.
— А что делать? — он попытался улыбнуться. —
Спасибо…Когда я вернулся в купе поезд подъезжал к Петрозаводску.
В Петрозаводске к нам подсел Кеша.
Его самодовольство было очень некстати. Я подумал даже, что было бы неплохо, если бы на месте конопатого мальчишки оказался он.Кеша проспал два часа и проснулся, когда игра уже заканчивалась.

— Что все такие мрачные? — подал он голос. — Все играете? Неужто на деньги?
— На поцелуи, — отозвался матерый.
— Эх, люди! — не слыша его, потянулся Кеша. — Не в деньгах счастье. К деньгам надо относиться небрежно, свысока. Вот у меня двенадцать тысяч в кармане пиджачка, пиджачок на вешалке, а я — сплю.
— Предупреждать надо, — хихикнул обаятельный.
— Во что играем? Преферанс! Могу дать пару уроков. По блату.
Этот нахал вызывал у меня те же чувства, какие мог вызвать клоун на похоронах.

— Чуть позже, — матерый усмехнулся.
— Подожду, — успокоил его Кеша.
На этот раз мальчишка проиграл еще тысячу.

— Ого! — сказал Кеша. — Лас-Вегас! Не расстраивайся, парень, — он свесился с полки, похлопал паренька по плечу. — Чувствуешь, дышать стало легче? Без денег.
— Идите вы… — Нижняя губа конопатого начала вздрагивать.
— Ты мужчина?
— Помолчали бы вы! — не выдержал я.
— А вы? — парировал Кеша.
— Все, — сказал белобрысый. — Больше не играю. — Он встал. — Сволочи… — неожиданно заявил он и, закусив губу, вышел.
Матерый и обаятельный проводили его взглядами. Снова с опаской покосились на меня.

— Везет тебе, — сказал обаятельный матерому.
— Сам удивляюсь.
— Бывает, — поддержал разговор Кеша.
— С ним лучше не садись, — подхалимажно посоветовал ему обаятельный. — Везучий, черт.
— Он-то? — с насмешливым сомнением заметил Кеша. — Со мной еще не играл.
— Можно проверить, кто везучей, — матерый заулыбался. — Заодно и уроки преподашь, обещанные.
— Дружки? — спросил Кеша в лоб.
— Уже сутки.
— Подумаем.
Как ни неприятны были эти два прохвоста, теперь я очень желал, чтобы уговорили Кешу.

— Только вы играете по мизеру, -o полез в западню Кеша, — а я меньше чем по двадцать копеек не признаю.
— Ну нет. Больше чем по десять — не могу, — подал реплику обаятельный.
— Вы же с Севера едете? Ты что скажешь?
— Максимум — по пятнадцать.
— Детский сад, — Кеша брезгливо поморщился. — Двое суток трястись. Садимся?
— Сходим только пообедаем. Матерый взял со стола колоду.
— Не засиживайтесь. Карты оставь. Мы с папашей в «дурачка» перекинемся.
— Не умею, — сказал я.
Матерый вопросительно посмотрел на Кешу.

— Оставь-оставь. Уговорю.
Когда они вышли, Кеша взял колоду. Стал бессмысленно, неуклюже тасовать ее.

— Как на предмет «дурачка»?
— Нет. — Он раздражал меня.
— Напрасно. Реакционный вы, папаша, человек. Кеша поднес карты к окну.
— Красиво нарисовано! — восхищенно сказал он, разглядывая рубашку.
— Что? — не понял я.
— Не зря люди деньги получают. Приятно сделано. Я увидел, что Кеша перебирает карты.
Не упустил случая поддеть:

— Какое разнообразие, да?
— Ехидный вы, папаша, человек, — сочувствующе сделал вывод Кеша. — Я вам ничего плохого не сделал, а проиграю — радоваться будете?
— Буду, — сказал я.
— Придется выиграть. А вы, папаша, ничего, гелый.
— Какой я вам папаша?! — возмутился я. — Мне пятьдесят два.
— А мне — тридцать.
Когда романтические соседи вернулись, Кеша расчертил лист, узнал у меня имена и вписал их вершины треугольников. Он объявил:

— Играем моими колодами. — Этот болтун знал свою роль не хуже партнеров.Стало весело. Я смыслил в преферансе не больше, чем в японских шашках, но понял, что если бы Кеша сел играть с Жорой и конопатым, то даже после игры с ними мог бы смело вешать пиджак в самом людном месте. Он шумно комментировал игру, энергично шлепал картами и постоянно давал советы играющим. В первой «пуле» Кеша выиграл триста рублей и стал убеждать партнеров продолжать игру. Я торжествовал. Во второй «пуле» выиграл шестьсот и начал было вновь уговаривать их. Но как только обаятельный привычно сообщил, что играть больше не будет, вдруг согласился.

— И правильно. — Кеша собрал деньги и полез на полку. — Совестно вас обдирать. Закончим.
Я растерялся. Матерый и обаятельный растерялись тоже. Повисла пауза.

— Ну нет, — пошел в прорыв матерый. — Так не пойдет. Я хочу отыграться.
— Говори с ним. — Кеша сладко потянулся. — Договоритесь — разбудите. — Он снял с вешалки кожаный пиджак, свернул, положил его под голову и почти сразу уснул.
Я стал догадываться, что Кеша им так просто не дастся. Но хотел, чтобы его проучили. Слишком нахально он держался. Слишком высокомерно относился ко всем. У меня тоже есть слабости. Мне захотелось увидеть его проученным и подавленным. Для его же пользы Кешу стоило поставить на место. И я был не против, чтобы произошло это у меня на глазах.Приятели-шулера вышли.Матерый вернулся через несколько минут и завалился спать.Чуть позже в купе шумно влетел обаятельный.

— А! Была не была! — отчаянно провозгласил он. — Два года на лесосеке потел! Хрен с ними, играем!
— Ша, — сказал Кеша сонно. — Ведите себя прилично. Договорились?
— Играем, — стараясь не задыхаться, подтвердил обаятельный.
— Пожалуйста. — Кеша слез с полки.
— По пятьдесят копеек, — брякнул обаятельный. И сам испугался своих слов. Уставился на Кешу.
Кеша хмыкнул, глянул на матерого:

— Ты что скажешь? Матерый пожал плечами:
— Что? Я в прошлой игре наварил.
— Что же, сели.
— Только играем моими картами. — Обаятельный выжидающе поглядел на Кешу.
— Ладно-ладно, — сказал Кеша снисходительно. — Садись. У меня тоже есть одно условие.
— Ну?
— Если кто засдался…
— Как это?
— Если ошибся при раздаче, десять в «гору». Наказание. Идет?
— Это еще почему? — насторожился обаятельный.
— Идет?
— Идет. Игра началась.
С самого начала за столом стало твориться что-то неладное. Кеша по-прежнему много шумел, держался беспечно, но по лицам старых знакомых я видел, что не все у них идет так гладко, как прежде. Время от времени лицо матерого вытягивалось. Я обратил внимание на то, что это происходило в те моменты, когда Кеша срезал колоду. Кеша брал на две карты больше, чем рассчитывал матерый, и игры, которые тот готовил себе, приходили ему. Я глядел на Кешу и не мог собраться с мыслями. Неожиданно обнаружил, что от моего прежнего желания проучить его не осталось и следа, что даже благодарен ему. Каждый раз, когда сдавать должен был обаятельный, Кеша брал колоду и, насвистывая, перетасовывал ее.Однажды, когда Кеша в очередной раз срезал колоду так, чтоб игра пришла к нему, матерый рискнул засдаться.

— Десять в «гору», — сказал Кеша ехидно.
— Да брось ты, — попытался возразить матерый. — Не специально же.
— Пиши, пиши. Не на щелбаны играем.
Матерый и обаятельный прекратили невыгодную подтасовку. Но те игры, которые выиграл Кеша, пока матерый разбирался в происходящем, видимо, вывели его далеко вперед.Игра шла к концу, когда Кеша сообщил:

— Приступаю к первому уроку. Матерый настороженно покосился на него.
— Молодой человек, — проникновенно сказал Кеша обаятельному. — Прекратите чесаться за ухом. Все давно поняли, что трефовой масти у вас нет. Спасибо.
— Что за шутки?! — возмутился обаятельный.
Я с удивлением заметил, что на лице его выступил румянец. Кеша, подарив ему очаровательную улыбку, сочувствующе пожал плечами. После очередной сдачи, торгуясь с матерым, он сказал:

— Урок второй. Червовая дама в прикупе, конечно, подходит вам, но бубновый король, который лежит под ней. подходит мне больше. Лучше не торгуйтесь.
-Что?!
— Дополнение к уроку, — издевался Кеша. — Не имейте манеру выцарапывать тиграм на рубашке глаза. Это заметно.
— Он накрапил колоду, пока мы играли, — находчиво заявил обаятельный.
— Ша, ребята. — сказал Кеша. — Глаза у хищника выцарапаны иголкой. Иголки у меня нет. Перстня с шипом, как вы, надеюсь, заметили, — тоже нет. Впредь предлагаю прикуп прятать пол лист.
Минут через десять Кеша продолжил занятия.- Ребята, — беззлобно начал он, — конечно, вы рассчитывали, что я возьму этот мизер? Должен вас огорчить: я его не возьму. Знаете почему? Объясняю. Прежде чем вы, уважаемый, — он сочувствующе заглянул в глаза матерому, — подменили колоду, я успел из прежней похитить карту. Так что теперь у меня две пиковые десятки. Это урок третий.Я представить не мог, что матерый способен краснеть, но он зарделся, как первоклассник, которого отчитала любимая учительница.Кеша выиграл две тысячи сто рублей.

— Что. ребята, — сказал он, пряча деньги, — полагаю, мои уроки стоят их?
— Стоят, стоят. — На обаятельного было жалко смотреть.
— Да! — как ни в чем не бывало опомнился Кеша. — Пошли ужинать. Пока ресторан не закрыли. Угощаю.
— Спасибо, — матерый криво усмехнулся. — Мы сыты.
— Как хотите.
Кеша сладко потянулся и вышел.
Лежа на верхней полке с закрытыми глазами, я думал о том, что, будь на месте Кеши кто-нибудь другой, почеловечнее, можно было бы попытаться уговорить его вернуть деньги конопатому. С Кешей этот номер не пройдет. «Этот самонадеянный нахал, — думал я, — сидит в ресторане, зная, что за свои деньги может купить все. Он потягивает дорогое вино и наверняка пристает ко всем с нравоучениями. А где-то в темном купе, на неуютной полке, оттопырил губу, сидит конопатый, и неизвестно, какие мысли лезут ему в голову». В этот момент я ненавидел Кешу даже больше, чем прежде.- Папаша, — неожиданно шепотом позвал меня обаятельный. Я, почувствовав, что он боится меня разбудить, не отозвался. — Папаша, вы спите?

— Папаша, — неожиданно шепотом позвал меня обаятельный. Я, почувствовав, что он боится меня разбудить, не отозвался. — Папаша, вы спите?
Я не ответил.

— Спит, — сказал матерый. -Доигрались.
— Все думал, где я этого Кешу видал. Вспомнил-таки!
— Ну?
— Лет шесть назад. В «Аркадии» и на Десятой станции.
— Тоже неплохо! Раньше вспомнить не мог? — Оба помолчали. — Что делать? Не отпускать же…
Я насторожился.

— Здоровый, черт, — грустно сказал обаятельный.
— Если внезапно — выгорит.
Я забыл все, о чем думал минуту назад. «Как предупредить Кешу? Из купе они меня не выпустят, а когда тот войдет, будет поздно».
Кеша вернулся, когда ресторан был давно закрыт. Он шел навеселе и громко напевал одесские блатные куплеты. Матерый схватил бутылку, сел у двери. Обаятельный устроился напротив и чуть ближе к окну.

— Пусть войдет, — отдал распоряжение матерый, и в этот момент дверь раздвинулась.
В проеме возникла самодовольная Кешина физиономия

— Кеша, берегись! — крикнул я и обнаружил, что лечу вниз и почему-то не противлюсь этому.
Последнее, что успел заметить, было Кешино колено, соприкасающееся с подбородком обаятельного лица. Густая полярная ночь накрыла меня…
Очнулся я, видимо, не скоро. На виске моем лежал мокрый носовой платок. Кеша приветствовал меня радостным сообщением, что дальше будем ехать вдвоем и что жизнь поэтому прекрасна.

— Где они? — спросил я.
— Кто? — переигранно не понял он.
— Они.
— А, ребята? Вышли… А вы, папаша, ничего, отчаянный. Зря я вас обижал.
— Трепло.
Кеша благодушно ухмыльнулся.

— Вас как зовут?
— Валерий.
— Валерий?! А не дурите?
— Не хами.
Кеша пожал плечами, полез наверх.

— Перебирайся вниз, вдвоем ведь. — предложил я.
— Привык наверху.
Был час ночи, но спать не хотелось.

— Они говорили, что ты — шулер знатный.
— Был. — Кеша зевнул. — Не шибко, правда, знатный.
— А сейчас?
— Время от времени.
— И как, совесть не мучает?
— Я вас прошу: не начинайте. Все это уже было.
Вы будете совестить, а я объяснять, что на зарплату не проживешь. Уже неинтересно. Да, я шулер. Но любой может не дать мне быть им. Вот как я с этими. Что говорить, — он махнул рукой. — Вы подумайте перед сном — согласитесь.Сколько самонадеянности было в каждом его слове. Он поучал, но меня это не задело. Я решил впредь не принимать его близко к сердцу, потому что понял: общение с ним возможно только при этом условии. Но у меня вновь возникло желание увидеть его проученным.Какое-то время мы молчали.

— Все зло от денег, — неожиданно сказал Кеша.
— Не все, — зачем-то возразил я, но он меня не слушал.
— Я из-за них три года Одессу не видел. Я промолчал.
— Ждет меня, папаша, в Одессе жена, — видимо, Кеша все же надумал пооткровенничать. — Видели ли вы когда-нибудь, папаша, красивых женщин? Могу показать. — Кеша полез в карман, но вдруг передумал. — Утром покажу, сейчас свет не тот. И еще, папаша, ждет меня сын. Тоже Валерий, тезка ваш.
— Где ж тебя носило?
— Кем я был? Шулером. И то — не знатным. Но игры у меня в Одессе уже не было. Фраера переводиться стали. С деньгами напряженка. Родители ее точат. Как ни приду — плачет. Узнал — на предков, конечно, нарычал. Но делать что-то надо. Завербовался на лесозаготовки. Вот двенадцать штук везу, — Кеша хвастливо похлопал рукой по подушке. Особой уверенности в похлопывании не было.
— За три года ни разу не приезжал?
— Решил: все сразу. Выложу им эти тыщи. Пусть потом хоть пикнут.
— А она? Не против была?
— Чего ей быть против?
— Что говорила?
— Да я втихаря уехал. — Кеша насторожился и вдруг повысил голос: — Вы еще про тепло скажите!
— За это время там мог кто-нибудь появиться.
— Если там кто-нибудь появился, я его… Видел, что я сделал с этими? — Он не заметил, как перешел на «ты».
— Толку.
— Порву…
— Да, — сказал я, — она тебя ждет.
— Конечно, — Кеша неожиданно сразу успокоился. — Знаешь, как я люблю детей?
Больше, чем женщин. Штирлиц положительным был, он детей и стариков любил. Я — только детей. Знаешь почему? Из них иногда получаются люди. А старость бессмысленна. Я вспомнил о своем решении не принимать его близко к сердцу.- Моя знает об этом. Представляю: войду в детскую, малый застесняется. Я — ему: «Привет!» Он подойдет, пожмет руку и ответит: «Привет». Мне говорили, что я с пяти лет мужчинам руку подавал и на шею никогда не бросался. Думаю, Валерка в меня.Я улыбнулся.

— Эх, папаша, — Кеша сладко потянулся, — знаешь, в чем смысл жизни?
— Ты, конечно, знаешь…
— Знаю. Быть счастливым. Еду я, папаша, в Одессу, к смыслу жизни. Заждались, как думаешь?
— Заждались.
— То-то.
Я понял, что Кеша высказался, и, повернувшись на другой бок, часа через два уснул. Утром, проснувшись, я с радостью убедился, что голова не болит. Поглядел наверх. Кеша был на месте и в настроении.

— Доброе утро, папаша, — загремел он. — Раскрутили вы меня вчера.
— Кому ты нужен?
— Есть у вас, папаша, душа. А сразу и не скажешь. — Я стерпел. — Взгляните, — он протянул мне фотографию.
Снимок мог сойти за кадр из фильма. По утыканному ромашками лугу, держа за руку мальчугана лет пяти, бежала молодая женщина в легком ситцевом платье. Русые, чуть вьющиеся волосы развевались на ветру, и прядь их перекрывала ее удивленное и как будто утомленное жизнью лицо. Мальчуган радостно косился на мать и, смеясь беззубым ртом, старался вырваться вперед.

— Красивые. — Я вернул фотографию. — Она прислала?
— Нет. Друг. С ней мы не переписывались.
— Как?!
— Что писать? И зачем? Я не нашелся с ответом.
— Что, папаша, — Кеша спустился на землю, — не загулять ли нам?
Всем видом я постарался дать понять, что шутит он неудачно. Кеше до моего вида не было дела.

— У меня последний день холостяцкой жизни. Нужно многое наверстать. В соседнем купе такие женщины!.. — Кеша причмокнул.
— А фотография?
— Вы, оказывается, ханжа. А еще Валерий…
— Не хами.
— Как хотите. Непоследовательный вы, папаша, гражданин. Драться любите, а с женщинами не общаетесь. — Кеша стал одеваться.
Когда он ушел, я попил чаю и решил было позубрить новую роль, как вдруг дверь открылась и в купе заглянуло знакомое конопатое лицо. Все это время мне лезли в голову разные мысли, и поэтому, увидя мальчишку, я обрадовался.

— Здравствуйте, — сказал он. — А где?..
— Вышли.
— Надолго?
— Совсем.
— Как совсем? — конопатый побледнел. Мне пришла в голову отчаянная мысль.
— Подожди, — сказал я, усаживая его. — Подожди пару минут.
Кешу я нашел в первом купе. Когда заглянул туда, рука его, устроившись на плече молодящейся брюнетки, вырисовывала на нем невидимые знаки.

— Валерьян! Заходи. — Кеша подумал, что я согласился составить ему компанию. Решил помочь мне сбросить пару десятков годов.
— Кеша, на минутку.
— Что такое? — Кеша нежно высвободил прижатую головой подруги руку. — Прошу прощения.
— Выручай, — сказал я, загнав его в угол тамбура.
— Об чем речь!.. — с готовностью откликнулся он.
— У нас в купе тот пацан, который проиграл этим…
— Ну?
— Проиграй ему пару тысяч, а? — Я чувствовал, как маразматично звучат мои слова.
— Что?!
— Ему нужны эти деньги. Он из-за них полгода…
— Бред, — Кеша был спокоен. — Я из-за них три года.
— Пойми…
— Вы послушайте себя со стороны, — предложил он. — Солидный человек, а такое несете…
— Кеша…
Кеша какое-то время смотрел на меня с недоумением. И вдруг объявил:

— Вот что, ради вас могу сделать ему два одолжения. Во-первых, играть по каким угодно низким ставкам, во-вторых, доставить ему удовольствие и выиграть не сразу. Все. Больше ни о чем меня не просите. Пошли.
Кеша заглянул в купе, где осталась соблазняемая . им брюнетка.

— Шурочка, милая…
— Верочка.
— Прости! Верочка, меня на пару часов похитили. Загляни позже ко мне в купе-Верочка ласково опустила ресницы. Кеша послал ей воздушный поцелуй и прикрыл дверь.
— Кеша, — снова заныл я, — прошу…
— Хватит! — отрезал он. — Я же сказал… Вошли в купе.
— А, «лишний», привет. — Кеша протянул мальчишке руку. — Покинули нас твои обидчики. Придется мне отдуваться за них.
— Будете играть? — спросил конопатый в упор.
— Ну-ну, — Кеша заулыбался. — Не суетись. Давай сначала познакомимся. — Он протянул руку. — Кеша.
— Александр.
— Во что, Саня, мы будем с тобой играть?
Я понимал, что Кеша красуется уже передо мной, и чувствовал, как прежнее раздражение нарастает во мне.

— Можно в «гусарика».
— Преферанс вдвоем? Отлично. Почем? Конопатый замялся:
— Дело в том…
— Понятно, — издевался Кеша. — «Финансирующая организация» обанкротилась.
— Есть золотое кольцо.
— Покажь.
Мальчишка достал кольцо, протянул Кеше. Тот самодовольно улыбнулся.

— Примерно о таком она когда-то мечтала, — сказал он сам себе. — Размер?
— Восемнадцать с половиной.
— Будем думать, что поправилась, — снова сам себе сообщил Кеша. — Сколько хочешь?
— Двести двадцать. Его цена.
— Отлично. — Кеша отсчитал названную сумму, протянул деньги конопатому. — Поехали.
Они играли по мелочи и очень долго. Мальчишка нервничал. Выигрывая, он старался нe улыбаться, но это у него получалось неважно. Проигрывая, пытался улыбаться, но и эти попытки ‘кончались ничем.
Кеша держался, как всегда, самоуверенно и шумно. Когда он вышел в туалет, я пошел за ним и снова попытался вбить в его беззаботную башку, что если он считает себя хоть чуточку благородным, то обязан проиграть эти две тысячи. Что я только не нес. Я вспомнил его слова насчет того, что из детей иногда получаются люди. Я приводил примеры из классической литературы. Я пытался подавить его цитатами… Кеша сочувствующе улыбался мне в лицо.

— Знаете, папаша, — наконец ответил он, — окажись я на его месте, он не стал бы слушать вас. Я вижу это по его лицу. И вот потому, что я вижу эти, — не проиграю. Все. — Он захлопнул перед моим носом дверь туалета. Они играли до обеда.
В три часа в дверь постучали, и в купе просунулась очаровательная головка заждавшейся брюнетки.

— Шурочка! — обрадовался Кеша.
— Верочка.
— Ну да, Верочка. Заходи, я скоро. Через десять минут они закончили игру. Мальчишка проиграл все.
Он сидел бледный, помертвевший, и, глядя на-него, я ненавидел Кешу. Ненавидел за все. За то, что он такой удачливый, за то, что у него полные карманы денег, за то, что его ждут в Одессе, и за то, что он, не дрогнув, добил этого несмышленыша. Конопатый достал бумажник, вынул из него деньги.

Кеша, стараясь не глядеть на Верочку, улыбался.

— Могу купить бумажник, — заявил он, красуясь теперь перед ней. — Отличная вещь. — Он взял бумажник со стола. — Сколько хочешь? — Развернул, Покопошился в пустых карманчиках. — Могу купить фотографию… — Ухватив пальцами уголок, он вытянул из бумажника фотографию и вдруг…
— Откуда она у тебя? — спросил он неожиданно хрипло.
Вид его так резко изменился, что я, не удержавшись, глянул на фотографию и икнул. Это был тот самый снимок, который он показывал мне сегодня утром.

— Жена и сын, — ответил мальчишка, протянув руку за фотографией.
— Чья жена? Чей сын? — Кеша попытался улыбнуться.
— Моя, чья же еще.
Кеша глупо и как-то онемело смотрел на него. Произнес:

— А, ну да… Нуда…
Он старался собраться с мыслями, но, видно, это у него не получалось.

— Значит, он твой сын, а она твоя жена? Ну да, конечно… — И вдруг Кеша закашлялся. Он начал кашлять негромко и редко, но постепенно разошелся и через минуту уже, задыхаясь, кашлял навзрыд.
— Я сейчас, — тронув за плечо брюнетку, прохрипел он. — Ты подожди. Что-то в дыхалку… — Он выбрался из-за стола и, продолжая кашлять, вышел.
Мальчишка забрал фотографию, оставил деньги на столе и хотел уйти. Я задержал его.

— Вы давно вместе?
— Два года.
— Ребенок…
— Мой, — сказал он.
— Нуда… Почему вы не с ними?
— Я пошел плавать. Нужны были деньги, и вот… — Он стал еще бледнее. — Мне нельзя без них. Я полгода… Эх… — Он быстро отвернул лицо и вышел.
Верочка прождала Кешу с полчаса и тоже ушла. Я сидел у окна, разглядывал нудный украинский пейзаж и с грустью думал о том, что вот, настал тот момент, которого ждал. Через три часа я понял, что с выводами поторопился. Через три часа Кеша вернулся в купе. Он немало выпил, но старался держаться уверенно и твердо. Если бы я сам не был свидетелем случившегося, то не смог бы обнаружить в нем ни малейшей перемены. Кеша шумел, подтрунивал надо мной и был по-прежнему воплощением самодовольства и наглости.

— Любопытная история? — время от времени интересовался он моим мнением. — Любопытная, да?
Я рассказал ему все, что выведал у конопатого. Кеша слушал рассеянно.

— Во «лишний» дал?! Увел бабу, — иногда врывался он в мой рассказ и делал вывод: — Путаная штука жизнь.
Потом заявил, что хочет спать, забрался на полку и пару часов притворялся спящим. По истечении двух часов он талантливо сыграл пробуждение и, сладко потянувшись, сказал:

— Ладно, папаша, зови пацана.
— Зачем?
— Зови, зови. Бить не стану. Сам умолял. Я пошел за конопатым.
— Что, парень, — сказал ему Кеша, — жаль мне. тебя.
— Ну… вы… — мальчишка задрал подбородок.
— Ладно, ладно, какие мы гордые. Будешь играть в долг?
Мальчишка растерялся.

— Вы меня не знаете.
— Паспорт возьму. В залог. Я понял.
Они играли ночь напролет.
Кеша постоянно проигрывал и постоянно повышал ставки. Когда мальчишка отыграл свои две тыщи, он стал дышать ровнее. Даже попытался разоткровенничаться:

— Я эти две тысячи жене вез. Представляете? И все проиграл. Полгода не виделись, и на тебе…
— Пацан, — оборван Кеша, — возьми за правило, играя, не болтать лишнего.
Мальчишка умолк.
Кеша же продолжал шуметь, острить и, как всегда, поучать его, а заодно и меня. Уснуть я не мог. Забравшись на верхнюю полку. я следил оттуда за игрой и пытался разобраться, какие чувства вызывал теперь у меня Кеша. Часам к пяти утра Кеша проиграл восемь тысяч и предложил повысить ставки до рубля за вист. Мальчишка заупрямился.

— Больше играть не буду, — заявил он. — Вы так все деньги…
— Что?! — разозлился Кеша. — Слушай, ты, «лишний», — зашипел он. — Когда ты проиграл, я дал отыграться…
— Как хотите…
В купе был полумрак, но я разглядел на конопатом лице то же выражение, какое было на нем, когда мальчишка проигрывал. К десяти часам утра Кеша проиграл все двенадцать тысяч.
Соперник его был перепуган до смерти.

— Может, хотите отыграться? — растерянно спрашивал он.
— Повезло тебе, Саня. — Кеша похлопал пацана по плечу. — Отыграюсь с другими.
— Может, в долг?
— Паспорт мне нужен.
— Я поверю.
— Нет.
— Может… возьмите пару тысяч.
Кеша оскорбленно уставился на конопатого.

— Извините, — смутился тот.
— Все в порядке, Саня. За меня не переживай. Не в деньгах счастье. Все зло от них. Даже дышать легче стало. Но ты везучий! Конопатый от своего везения восторга явно не испытывал.
— Будь здоров, — Кеша протянул ему руку. Когда мальчишка вышел, он, зевнув, сказал:
— Жаль, папаша, не удалось доказать вам.
— Ты о чем?
— Хотелось, чтобы вы видели, каким он будет в моем положении.
— Ну и как?
— Ошибся. — Кеша потянулся. — До Одессы надо успеть отоспаться. Ха! Кольцо-то у меня осталось…
В Одессе мы были в два часа дня. Поезд уже стоял у платформы, но Кеша выходить не собирался. Спешить ему теперь было некуда. Когда наконец все вышли, Кеша криво усмехнулся, поднял чемодан, но вдруг медленно опустился на сиденье. Я проследил за его взглядом и догадался. Напротив нашего окна, держа за руку беззубого мальчугана, стояла молодая красивая женщина с удивленным и несколько утомленным жизнью лицом. Малыш что-то восторженно сообщил ей. Я увидел, как конопатый парень, часто бывавший у нас в купе, подошел к ней и смущенно поцеловал в губы. Я видел, как малыш совсем по-взрослому протянул ему руку и она утонула в ладони конопатого. Я перевел взгляд на Кешу и заметил, как цепко его пальцы сжали край нижней полки.

— Ну и погода, — услышал я его голос. — Думал, позагораю. Не фарт.
И он стал ощупывать замки на чемодане…
В начале было сказано, что стоит рассказать если не обо всей жизни картежника, то хотя бы об одном из ее эпизодов. Конечно, автор воспользовался правом выбрать тот эпизод, который пришелся ему по душе. Но жизнь-то одним эпизодом не исчерпаешь. И вот — другой… Из жизни того же персонажа.»Осенний вечер, улица Пушкинская, усыпанная листьями и экскрементами ворон. Контейнер с мусором и занырнувший в него нестарый еще человек. Рослый, с очень мужским, изможденным лицом. Тот самый Кеша. Попутчик артиста-режиссера, благородно проигравший удачливому сопернику уйму денег».
Расстояние между двумя этими эпизодами — всего десять лет.